|
«Чистоту жизни возвысить над чистотою слога»
Иван Киреевский
В последнее время в стране начинает возрождаться интерес к нацио¬нальным традициям, своим корням, собственно своей корневой культуре. В этой связи все бо-лее актуальными становятся проблемы семейного воспи¬тания и культуры семьи. На-дежда на то, что национальная идея и тесно связанные с ней принципы семейной культуры, семейной педагогики, по¬добно цементирующему раствору, укрепят обще-ственный фундамент, - оправдана.
Сейчас, когда извечные споры о русской идее, «особом пути России» приобретают особую остроту и актуальность, жизнь, судьба, взгляды и лите¬ратурно-педагогические идеи большого русского писателя С.Т.Аксакова и его семьи вызыва-ют все больший интерес историков, литературоведов, куль¬турологов, педагогов и психологов.
Как известно, в России XIX века распространенной формой общественно¬го и куль-турного общения были различные кружки, салоны, литературные и иные вечера. Подобные формирования были одухотворены гуманистически¬ми идеалами, пита-тельной средой их были заботы о судьбах Отечества, народа, культуры, националь-ных традиций.
Семья Аксаковых как целое, как явление русской культуры еще недоста¬точно изучена и понята. Ей принадлежит особое место в дворянской русской культуре. Вышедшие из глухой российской провинции, Аксаковы острее, чем столичные дворяне, переживали раскол русского общества по сословному признаку. Формируясь в патри-архальных традициях, в гармонии с малозатронутой цивилизацией природой, в по-стоянных контактах с язычниками и исламской цивилизацией, они одними из первых в России XIX века поставили вопрос о враждебности российской государственности русской националь¬ной идее. Не видя в современной российской и европейской дейст-вительности обнадеживающих перспектив, Аксаковы обращали свои взоры в допетровское прошлое, подчас идеализируя и романтизируя его, но в то же время делая тонкие наблюдения и поразительные открытия.
Многие идеи Аксаковых, отбрасываемые за ненадобностью в течение столетия, приобрели в последние годы исключительную актуальность. Не только у нас в Рос-сии, но и в Европе, и Америке их философское, литератур¬ное, но прежде всего педа-гогическое и культурное наследие, внимательно изучается и берется на вооружение различными общественными группировками. Среди многих причин это вызвано еще и тем, что «XVIII - начало XIX века - это семейный альбом нашей сегодняшней куль-туры, ее «домашний архив», ее «близкое-далекое» (11,14).* Сегодняшние в большин-стве своем уродливые попытки реформирования российской государственности за-став¬ляют по-новому взглянуть на творческое наследие Аксаковых, пытаясь найти в нем ответы на вопросы современности. Именно в их наследии феномен семьи оказал-ся определяющим элементом культуры.
Напомним, что эпоха XVIII-XIX веков - время, достаточно для нас близкое и тесно связанное с днем сегодняшним. Это время, когда оформлялись черты новой русской культуры, к которой принадлежим и мы. С другой стороны, это время достаточно да-лекое, уже во многом забытое. И если в изучении народ¬ной культуры и быта рассмат-риваемой нами эпохи сделано немало, то в отношении дворянской культуры до самого последнего времени сказывался прочно сложившийся предрассудок очер-нительства. По мнению исследо¬вателя, при употреблении эпитета «дворянский» в массовом сознании долгое время сразу же возникал образ «эксплуататора», вспоми-нались рассказы о Салтычихе и то многое, что по этому поводу говорилось. Но при этом забывалось, что та великая русская культура, которая стала национальной куль-турой и дала Фонвизина и Державина, Радищева и Новикова, Пушкина и декабристов, Лермонтова и Чаадаева и которая составила базу для Гоголя, Герцена, славянофилов, Толстого и Тютчева, была дворянской культурой. Из истории нельзя вычеркивать ни-чего. Слишком дорого приходится за это расплачиваться» (9, II, 16).
В автобиографических произведениях С.Т.Аксакова почти с документаль¬ной точностью зафиксирован быт уфимских дворян и семейный уклад степ¬ных заволж-ских помещиков в XVIII веке. Однако в отличие от обычных мемуаров или историче-ских хроник в книгах Аксакова быт опоэтизирован, а внутренняя гармония автора воспоминаний придает описываемому им патриархальному укладу и картинам при-роды очарование земного рая. Преж¬де чем перейти к осмыслению быта семьи Акса-ковых как части русской дворянской культуры XIX века, хотелось бы остановиться на определении самого термина «быт». По мнению одного из специалистов в этой об-ласти Ю. М. Лотмана: «Быт - это обычное протекание жизни в ее реально-практичес¬ких формах; быт - это вещи, которые окружают нас, наши привычки и каждодневное поведение». В повседневной жизни быт окружает нас как воздух, и как воздух стано-вится заметен только тогда, когда он начинает меняться или исчезать. «Обращаясь к истории быта, - пишет исследова¬тель, - мы легко различаем в ней глубинные формы, связь которых с идеями, с интеллектуальным, нравственным, духовным развитием эпохи самооче¬видна. Так, представления о дворянской чести или же придворный эти-кет, хотя и принадлежат истории быта, но и неотделимы и от истории идей» (11,10). В свете вышесказанного становится очевидной тесная связь быта не только с историей, но и культурой, философией, этикой, эстетикой и психоло¬гией народа или сословия, которому он принадлежит. «...Быт - это не только жизнь вещей, это и обычаи, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, время различных занятий, харак¬тер труда и досуга, формы отдыха, игры, любов-ный ритуал и ритуал похорон. Связь этой стороны быта с культурой не требует пояс-нений. Ведь именно в ней раскрываются те черты, по которым мы узнаем своего и чужого, человека той или иной эпохи, англичанина или испанца...» (11.12).
Над «Семейной хроникой» Аксаков работал 16 лет и выпустил в свет лишь тогда, ко-гда ему минуло 64 года. После ее появления на автора просто обрушился поток по-хвал от людей разнообразных политических и эстетичес¬ких вкусов и пристрастий. Почему же бесхитростная по содержанию и старо¬модная по языку и стилю аксаков-ская хроника, появившаяся после «Повестей Белкина», «Капитанской дочки», «Пико-вой дамы», после «Героя нашего времени», после «Вечеров на хуторе близ Дикань-ки», «Миргорода», «Шине¬ли» и «Мертвых душ», вызвала такой неподдельный вос-торг у российских читателей? По мнению Ю.М.Нагибина, Аксаков «не поэтизировал своих скромных героев, не возводил в степень символа, не окутывал сказочной дым-кой, нет, все давалось в лоб, без затей, почти с научной точностью, с доверчивой не-торопливой обстоятельностью. Но тем Аксаков и взял читате¬лей - сразу и навсегда» (15,10). Однако уже современники писателя в лице Добролюбова усматривали в его записках важное историческое значение. В чем же оно состояло? Ведь Аксаков не представлял ни знаменитых истори¬ческих деятелей, ни значительных исторических событий. Герои его хроники - небогатые степные помещики, не шибко грамотные, не слишком передовые, его собственные дед, бабка, тетки, отец, мать, ведущие уютную и отлаженную жизнь в родовых имениях.
С.Т.Аксаков не принадлежал к писателям, в творчестве которых отража¬ются острые конфликты и противоречия эпохи. Повествование его произведе¬ний спокойно и по-рою невозмутимо, проблемы сиюминутные, вопросы сегод¬няшнего дня как бы тонут в воспоминаниях и мыслях о днях минувших. Но это вовсе не означает, что автор «За-писок ружейного охотника», «Семейной хроники», «Детских годов Багрова-внука», «Воспоминаний» лишь прекрасно¬душный «поминатель» былого, спрятавшийся в его дымке от проблем сегод¬няшних; просто-напросто пульс времени в его произведениях еле слышен, он едва прослушивается и как бы запрятан в бесхитростных судьбах героев, в неторопливой череде событий. Тем не менее критика вслед за Добролюбовым все-таки признала историческое значение творчества С.Аксакова; критик характеризовал «Семейную хронику» и «Детские годы Багрова-внука» как ле-топись «действительно случившихся событий, без всякой примеси поэти¬ческого вы-мысла», подразумевая в первую очередь исторически достоверное, правдивое и реа-листическое изображение прошлого России (6,249).
Тем не менее, нам представляется, что аксаковские книги написаны во многом не в духе времени, а наперекор ему; художественная ткань произведе¬ний уводила читателя от проблем современности в прошедшее, в мир патриархальной дворянской усадьбы.
Дом Аксаковых, семейное их гнездо являлись, безусловно, сердцем, средоточием ду-ховного общения лучших умов России нескольких поколений. На фоне таких известных петербургских и московских кружков и салонов, как кружки Герцена, Огарева, Станкевича, салоны З.А. Волконской, А.П.Елаги¬ной, Е.А.Карамзиной, В.Ф.Одоевского, А.О.Смирновой, дочери Кутузова Е.И.Хитрово и других, дом Акса-ковых выделялся постоянством, широким спектром культурных интересов, особой теплотой. С.Т.Аксаков, глава рода, отличался доброжелательностью, отзывчивостью, высоким уровнем культуры, тем самым привлекая к себе самых разных писателей, ученых, актеров, музыкантов. Как пишет Э.Л.Войтоловская, у Аксаковых бывали М.П.Пого¬дин, известный историк, издатель журнала «Московский вестник», С.П.Шевырев, профессор русской словесности, писатель М.С.Загоскин, драматург А.А.Шаховской, собиратель народных песен П.В.Киреевский, здесь можно было встретить Н.В.Гоголя, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого, Ф.И.Тютчева, А.К. Толстого, Н.М.Языкова, А.С.Хомякова, актера М.С.Щепкина, композитора А.Н.Верстовского и многих других. Думается, имеет право на жизнь такое нравственно-педагогическое понятие, как «Дом Аксаковых», предполагаю¬щее особый Дом, особую Семью, в ко-торой весь уклад, быт пронизывались сохранением и максимальным распространением исконно русских традиций, в том числе и народной русской педагогики и культуры.
С.Т. Аксаков не был проповедником славянофильства, как Константин и Иван Акса-ковы, но как гражданин и писатель, художник во многом разделял их взгляды, суть которых заключалась в единстве, цельности убеждений и образа жизни. К.С.Аксаков в статье «Богатыри времен великого князя Влади¬мира по русским песням» писал: «Вместе и согласно с началом христианской веры выдается начало семейное, основа всего доброго на земле. Богатыри почтительны к отцу и матери... Итак, сила богатыр-ская является у нас, осененная чувством православия и чувством семьи: без чего не может быть истинной силы». Эта гармония гражданина и писателя была основой ху-доже¬ственного повествования произведений С.Т.Аксакова, которые на деле были реализацией сыновних мыслей и чаяний; думается, его опорой в поисках художника была реалистичность, правдивое отражение жизни, оценка пере¬мен с точки зрения их необходимости; а отправной, исходной точкой автор¬ской позиции аксаковских книг была одна из нравственных заповедей русской морали, ставшая и заповедью русской литературы: семья есть прообраз народ¬ной жизни.
Как известно, семья Аксаковых была сильна сплоченной взаимной любовью, богата яркими индивидуальными личностями. Чем дальше от нас уходит время написания «Семейной хроники», «Детских годов Багрова-вну¬ка», «Воспоминаний», тем значи-тельнее для нас этот уникальный семейный род, его корни, традиции семейной педа-гогики и культуры семьи.
В середине XX века, первым обратил внимание на этот культурный фено¬мен сверх-чуткий А.П.Платонов в своей рецензии на книгу С.Т.Аксакова «Детские годы Багро-ва-внука»: «Древнее учреждение - семья - составляет сущность произведения Аксако-ва» (18,69). Особая сила аксаковской книги, ее общественное, литературное и педагогическое значение «заключается в изоб¬ражении прекрасной семьи, вернее - це-лого рода, то есть преемственности двух семейств, переходящих на будущую, третью, - через посредство внука и сына, через посредство ребенка: семья показывается через ее результат - ребенка, что наиболее убедительно. Именно в любви ребенка к своей матери и к своему отцу заложено его будущее чувство общественного человека: именно здесь он превращается силою привязанности к источникам жизни - матери и отцу - в общественное существо, потому что мать и отец в конце концов умрут, а по-томок их останется - и воспитанная в нем любовь, возло¬женное, но уже не утоляемое чувство обратится, должно обратиться, на других людей, на более широкий круг их, чем одно семейство. Сиротства человек не терпит, и оно - величайшее горе» (18,69-70).
Не случайно рецензия писателя появилась в тревожном 1941 году, в пору известного обращения Сталина: «Братья и сестры!», сплотившего русский народ вокруг своего отца-тирана в минуту смертельной опасности, нависшей над страной. Описывая в «Семейной хронике» самодурства помещиков-крепостников, С.Т.Аксаков, в отличие от многих русских писателей XIX века, не столько осуждает это зло, сколько, как нам кажется, наводит на мысль о его противоестественности вековому патриархальному укладу. Однако, несмот¬ря на свои консервативные взгляды и романтизацию патриархального про¬шлого, С.Т.Аксаков и его сыновья поддерживали многие либе-ральные рефор¬мы в России, в частности, отмену крепостного права, так как это отве-чало их стремлению видеть свободным русского крестьянина, как равноправного члена семьи, большой семьи русского народа.
«Семейная хроника» состоит из пяти «отрывков». Три из них - это деталь¬ная, а то и по часам расписанная история о том, как Тимофей Степанович Аксаков, отец автора, женился на Марии Николаевне Зубовой, матери. От автора хроники не ускользают малейшие детали этой женитьбы, все помыслы, тайные и явные, участников этой незамысловатой истории. А история эта весьма обыкновенная: жених и невеста, очень разные по уровню образованно¬сти и воспитанию, сначала преодолевают осложнения с многочисленной родней, а ставши мужем и женой, «прилаживаются» друг к другу, чтобы сохранить взаимопонимание на всю оставшуюся жизнь. Свидетелем этих событий и переживаний автор, естественно, быть не мог: «Семейная хроника» кончается эпизодом его («Багрова-внука») рождения. Он опирался на расска¬зы отца, матери, родных, которых «много наслышался»... И здесь видимая простота обо-рачивается особой сложностью, глубиной, для нас почти недо¬ступною. По словам В.А.Кошелева, «Аксаков как бы приоткрывает перед нами, теперешними, тот мир че-ловеческих взаимоотношений, который для нас, кажется, утрачен. Будут ли нынеш-ние отец и мать пересказывать сыну историю своей, в общем-то обыкновенной, же-нитьбы? Кого из нынешних детей заинтересует дедовский нрав из давно прошедших времен, - так заинтересует, чтобы пронести его через всю жизнь? Дабы на склоне лет поведать об этом дедовском нраве всем, найти в обыкновенной истории своих пред-ков значительное, общеинтересное содержание и решиться сделать эту историю, как она есть, без прикрас и выдумок, достоянием литературы. Для этого надобен не просто особенный художественный дар, но и великие нравственные качества, затерян-ные, забытые нами в потоке быстротекущего времени, и особенная психология - от веков сохраненная психология семейного предания» (6, 13).
Одной из значительных художественных удач «Семейной хроники» стал яркий образ Степана Михайловича Багрова, прототипом которого был дед писателя - Степан Ми-хайлович Аксаков. Это один из классических образов в русской литературе, вобравший в себя многие положительные и отрицатель¬ные черты русского провинци-ального дворянства XVIII века. Семья Аксако¬вых была сильна своими корнями. И в «Семейной хронике» читаем: «...древ¬ность дворянского происхождения была конь-ком моего дедушки, и хотя у него было сто восемьдесят душ крестьян, но, производя свой род, бог знает по каким документам, от какого-то варяжского князя, он ставил свое семисотлет¬нее дворянство выше всякого богатства и чинов. Он не женился на одной весьма богатой и прекрасной невесте, которая ему очень нравилась, един¬ственно потому, что прадедушка ее был не дворянин» (1, 61). Степан Михай¬лович Багров был не только среднего, а даже небольшого роста; но высокая грудь, необык-новенно широкие плечи, жилистые руки, мускулистое тело обличали в нем силача. В разгульной юности, в молодецких потехах, кучу военных товарищей на него нацеп-лявшихся, стряхивал он, как брызги воды стряхивает с себя коренастый дуб после дождя, когда его покачнет ветер. Правильные черты лица, прекрасные большие тем-но-голубые глаза, легко загоравшиеся гневом, но тихие и кроткие в часы душевного спокойствия, густые брови, приятный рот - все это вместе придавало самое открытое и честное выражение его лицу; волосы у него были русые. Не было человека, кто бы ему не верил; его слово, его обещание было крепче и святее всяких духовных и граж-данственных актов. Природный ум его был здоров и светел. Разумеется, при общем невежестве тогдашних помещиков и он не получил никакого образования, русскую грамоту знал плохо; но служа в полку, еще до офицерского чина выучился он первым правилам арифметики и выкладке на счетах, о чем любил говорить даже в старости» (1,60).
Характер любого человека проявляется более всего в его отношениях с другими людьми. И в том, как Степан Михайлович Багров относился к своим крестьянам, к жене, детям, невестке, внукам - весь он, сильный и красивый особой нравственной красотой человек. «В несколько лет Степан Михайло¬вич умел снискать общую лю-бовь и глубокое уважение во всем околотке. Он был истинным благодетелем дальних и близких, старых и новых своих соседей, особенно последних, по их незнанию мест-ности, недостатку средств и по разным надобностям, всегда сопровождающим пере-селенцев, которые нередко пускаются на такое трудное дело, не приняв предвари-тельных мер, не заготовя хлебных запасов и даже иногда не имея на что купить. Пол-ные амбары дедушки были открыты всем - бери, что угодно. «Сможешь - отдай при первом урожае; не сможешь - бог с тобой!» С такими словами раздавал дедушка щед-рою рукою хлебные запасы на Семены и емены. К этому надо прибавить, что он был так разумен, так снисходителен к просьбам и нуждам, так неизменно верен каждому своему слову, что скоро сделался истинным оракулом вновь заселяющегося уголка обширного Оренбургского края. Мало того, что он помогал, он воспитывал нравст-венно своих соседей!» (1,72-73).
Багров-дед не терпел лжи, от кого бы она не шла: «Только правдою можно получить от него все. Кто солгал, раз обманул, тот не ходи к нему на господский двор» (1, 73). В нем воплотилось воедино и умение быть заботли¬вым, ласковым, не забывающим привезти с полей кисть крупных чудных ягод клубники своей Арише, и нежность, любовь к детям, внукам.
Неторопливо и обстоятельно описывая мельчайшие детали патриархаль¬ного крепост-нического быта Степана Михайловича Багрова, Аксаков создает яркий образ сурового, но мудрого хозяина, заботливого и требовательного отца, живущего в со-гласии с Богом и природой.
Автор не идеализирует своего деда, не скрывает от читателя и его гневли¬вость, но цельность личности героя книги, его нравственная чистота типично русской натуры восхищает автора.
По контрасту с мудрым и степенным бытом Степана Михайловича Багрова во втором отрывке «Семейной хроники» описана буйная жизнь жестокого помещика Михаила Максимовича Куролесова, мужа тетки Аксакова. Писа¬тель не рисует его одной черной краской: не лишенный ловкости и практичес¬кой сметки, Куролесов поль-зуется успехом у провинциальных барышень и уважением собственных крестьян. Но все его положительные качества - рачительность, обаяние - затмеваются дикими сце-нами помещичьего произ¬вола, исказившими и обрекшими на гибель эту недюжинную натуру. «Мало-помалу стали распространяться слухи, что майор не только огорчен, как говорили прежде, но и жесток, что забравшись в свои деревни, особенно в Уфи-скую, он пьет и развратничает...» (1,100).
Парадокс, но «через сорок лет, сделавшись владельцем Парашина, внук Степана Ми-хайловича нашел в куролесовских крестьянах искреннюю благо¬дарную память об управлении Михаила Максимовича, потому что чувствова¬ли постоянную пользу мно-гих учреждений; забыли его жестокость, от кото¬рой страдали преимущественно дворовые, но помнили уменье отличать пра¬вого от виноватого, работящего от лени-вого, совершенное знание крестьянс¬ких нужд и всегда готовую помощь» (1, 119). Прав Ю.Нагибин, утверждаю¬щий, что «если б не Аксаков, наше представление о рус-ской жизни было бы куда одностороннее и беднее» (16, 10). Важное место в повест-вовании «Се¬мейной хроники» занимают главы, описывающие историю любви и же-нитьбы родителей. В этой незамысловатой истории, поведанной Аксаковым, содер¬жится важный итог пути, пройденный русской дворянской культурой в XVIII веке, от создания мощного государства и рентабельного хозяйства, основан¬ного на христиан-ской морали, до перенесения главных жизненных целей и интересов в сферу духа и семьи. Именно на таких преданиях своей семьи воспитывались в течение веков не только дворянские, но и христианские дети. По ним учились они строить свои буду-щие семьи. В этих преданиях оказыва¬лась заключена мудрость векового строя рус-ской семейственной жизни, того строя, которым мы не устаем восхищаться, но следо-вать которому уже не в состоянии» (16, II).
«Семейная хроника» С .Т. Аксакова была принята читателями на редкость еди-нодушно и восторженно. Сложный процесс формирования детской души - цен-тральная тема второй книги Аксакова «Детские годы Багрова-внука». Главная задача, которую поставил перед собой Аксаков, состояла в том, чтобы написать «историю ребенка» и чтобы это была «книга для детей». «Детские годы Багрова-внука» - это жизнь, увиденная глазами ребенка. Аксаков задумал книгу, которой не было ни в рус-ской, ни в мировой литературе.
Самым дорогим для ребенка человеком всегда была и есть мать: «Посто¬янное присут-ствие матери сливается с каждым моим воспоминанием. Ее образ неразрывно соеди-няется с моим существованием, и потому он мало выделяется в отрывочных картинах первого времени моего детства, хотя постоянно участвует в них». Именно мать, Мария Николаевна Аксакова (Зубова), вводит маленького Сережу в удивительный мир книг. Да и книги в аксаковской хронике появляются вместе с героиней - Софьей Николаевной Зубиной. Автор наделяет свою героиню редкими качествами: мать Сережи Багрова хороша собой - «первая уфимская красавица» умна, образована. Не последнюю роль в этом автор отводит книгам: она самостоятельно изучает француз-ский язык, читает на нем, но русской литературе она отдает явное предпочтение. Рус-ский просветитель Н.И.Новиков, с которым Мария Нико¬лаевна познакомилась заоч-но, по переписке, и который сыграл определенную роль в ее образовании, присылал из Москвы «все замечательные сочинения в русской литературе». Книги в семье Ак-саковых-Багровых - не просто чтиво, пусть изысканное, грамотное, несущее наслаж-дение, и это даже не часть жизни, это жизнь во всех ее проявлениях: они обучают, воспитывают, просве¬щают, они способны совершать чудеса: именно книга - «Домаш-ний лечеб¬ник» Бухана - даровала Сереже второе рождение. После выздоровления «дитяти» «Лечебник» отодвигает на задний план уфимских докторов и стано¬вится для матери не просто лечебником, а советчиком на всю оставшуюся жизнь, а Бухан полу-чает в семье титул спасителя: «Выздоровление мое считалось чудом, по признанию самих докторов. .. .Мать приписывала его, во-первых, бесконечному милосердию бо-жию, а во-вторых, лечебнику Бухана. Бухан получил титло моего спасителя, и мать приучила меня в детстве молиться богу за упокой его души при утренней и вечерней молитве. Это было в самом деле интересное чтение, потому что описывались все тра-вы, соли, коренья, и все медицинские снадобья, о которых только упоминается в ле-чебнике. Я перечитывал эти описания уже гораздо в позднейшем возрасте и всегда с удовольствием, потому что все это изложено и переведено на русский язык очень толково и хорошо».
Вскоре Сергей Иванович Аничков, бывший депутат Екатерининской Ко¬миссии ново-го уложения, поборник просвещения и «покровитель всякой любознательности» принес книгу «Детское чтение для сердца и разума», изданное безденежно при «Мос-ковских ведомостях» Н.И.Новиковым: «Я так обрадовался, что чуть не со слезами бросился на шею старику и, не помня себя, заплакал и побежал домой, оставя своего отца беседовать с Аничковым. ...Боясь, чтоб кто-нибудь не отнял моего сокровища, я пробежал прямо через сени в детскую, лег в свою кроватку, закрылся пологом, раз-вернул первую часть своей книжки с восторгом и, несмотря на разумную бережли-вость матери, прочел все с небольшим в месяц. В детском уме моем произошел со-вершенный переворот, и для меня открылся новый мир...» (1,418). Это была не по-следняя книга - подарок С.И.Аничкова, который беседовал с мальчиком после каждой прочитанной книги.
Следующие книги для чтения Сережи были из библиотеки его тетушки. Это «Песен-ник», «Сонник» и «какой-то театральный водевиль». На Сережу обе книжки произве-ли большое впечатление. «Я выучил наизусть, что какой сон значит, и долго любил толковать сны, свои и чужие, долго верил правде этих толкований, и только в универ-ситете совершенно истребилось во мне суеверие...»
Библиотека Багрова-внука, состоящая из двенадцати частей «Детского чтения» и «Зеркала добродетели», была умножена «Детской библиотекой» Шишкова и «Исто-рией о младшем Кире и возвратном походе десяти тысяч греков, сочинения Ксено-фонта». Первыми книжками Сережи Багрова-Аксакова были произведения Хераскова и Сумарокова. Одним из первых были, по традиции, и книги сказок, в особенности арабские: «При первом удобном случае начал я читать арабские сказки, надолго овла-девшие моим горячим воображением. Все сказки мне нравились, я не знал, какой от-дать предпочте¬ние! Они возбуждали мое детское любопытство, приводили в изумле-ние неожиданностью диковинных приключений, воспламеняли мои собственные фантазии». «Шехерезада свела меня с ума. Я не мог оторваться от книжки. Кажется, еще ни одна книга не возбуждала во мне такого участия и любопытства» (1,429).
В Чурасове также была небедная библиотека, которой маленький читатель не замед-лил воспользоваться. С позволения Прасковьи Ивановны, по выбору матери, брал оттуда книги, «которые читал с великим наслаждением». Первая попавшаяся Сереже книга была «Кадм и Гармония», сочинения Хераскова, и его же «Полидор, сын Кадма и Гармонии». Тут же были «Мои безделки» Карамзина и его же издание разных сти-хотворений разных сочинителей под названием «Аониды». «Эти стихи уже были со-всем не те, что стихи Сумаро¬кова и Хераскова». Автор автобиографической книги не раз отмечает наблю¬дательность Сережи Багрова, его интерес к новым людям, обще-нию, гостям, частенько приходившим в гостеприимный дом Аксаковых-Багровых. Эти встречи не проходили бесследно, а напротив «часто заставляли меня задумы¬ваться: для думанья я имел довольно свободного времени» (1,456).
По совету тетушки для Сережи Багрова позвали ключницу Пелагею, «которая была великая мастерица сказывать сказки и которую даже покойный дедушка любил слушать... Пришла Пелагея, немолодая, но еще белая, румяная и дородная женщина, помолилась богу, подошла кручке, вздохнула несколько раз, по своей привычке вся-кий раз приговаривая: «Господи, помилуй нас грешных», села у печки, подгорюни-лась одною рукою и начала говорить, немного нараспев: «В неком царстве, в неком государстве...». Это вышла сказка под названием «Аленький цветочек». Нужно ли го-ворить, что я не заснул до окончания сказки, что, напротив, я не спал долее обыкно-венного? Сказка до того возбудила мое любопытство и воображение, до того увлекла меня, что могла бы вылечить от сонливости, а не от бессонницы... С этих пор, до са-мого моего выздоровления, Пелагея ежедневно рассказывала мне какую-нибудь из своих многочисленных сказок. Более других помню я «Царь-девицу», «Иванушку-дурачка», «Жар-птицу» и «Змея Горыныча». Сказки так меня занимали...» (1, 468-469).
Если внимательно проследить за кругом чтения Сережи Багрова, можно отметить одну, пожалуй, главную особенность: его интересовала прежде всего русская ли-тература, на ней он воспитывался, она давала ему, мальчику-провинциалу, первые знания о своей стране, ее прошлом, традициях, людях. В числе книг находились еще: «Древняя Вивлиофика», «Россиада» Хераскова и полное собрание в двенадцати томах сочинений Сумарокова. Заглянув в «Вивлиофику», «я оставил ее в покое, а «Россиа-ду» и сочинения Сумарокова читал с жадностью и с восторженным увлечением» (1,467).
Автор отмечает разительные перемены, которые наглядно происходят с Сережей - читателем: «Обогащенный новыми книгами и новыми впечатлени¬ями в тишине уединения и ненарушаемой свободы, только после чурасовской жизни вполне оце-ненной мною, я беспрестанно разговаривал со своей мате¬рью и с удовольствием за-мечал, что стал старше и умнее, потому что мать и другие говорили, рассуждали со мной уже о том, о чем прежде и говорить не хотели» (1,469).
В «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука» перед читателем проходят великолепные картины быта провинциальных помещиков того вре¬мени: народные праздники (святки, Пасха), посты, свадьбы, похороны, поминки, домашнее врачева-ние, обеды и чтения, обычаи глубокой старины.
С неменьшим удовольствием автор воспроизводит ритуалы русского дво¬рянского за-столья, а названия явств порой напоминают своеобразную поэти¬ческую кулинарную книгу. Вот как выглядит обед старого деда Сережи Багрова, возвратившегося уста-лым с полевых работ: «...Здоровенный дворо¬вый парень Николка Рузан стал за дедушкой с целым сучком березы, чтоб обмахивать ею от мух. Горячие щи дедушка хлебал деревянной ложкой, потому что серебряная обжигала ему губы; за ними сле-довала ботвиня с медом, с прозрачным балыком, желтой как воск, соленой осетриной и с чищенными раками и тому подобные блюда. Все это запивалось домашней брагой и квасом, также с медом» (1, 80).
А как подробно, с каким знанием обычаев и обрядов, описан С.Аксаковым свадебный обед в Багрове! «Обед происходил обыкновенным порядком; молодые сидели рядом между свекром и свекровью, блюд было множество, одно другого жирнее, одно другого тяжелее; повар Степан не пожалел кори¬цы, гвоздики, перцу и всего более масла... Старики не догадались запастись в Уфе кипучим вином и здоровье новобрач-ных пили трехлетней, на три ягоды наливкой, клубниковкой, густой, как масло, раз-ливающей вокруг себя чудный запах полевой клубники. Ванька Мазин «...подавал всем один бокал с белыми узорами и синеватой струйкой, которая извивалась внутри стеклянной ножки. Когда пришлось молодым благодарить за поздравление, Софье Николаевне, конечно, было неприятно пить из бокала, только вышедшего из жирных губ Каратаева; но она не поморщилась и хотела даже выпить целый бокал» (1, 174). Не забывали в доме Багровых и о дворне: «В Багрове заранее были сделаны распоря-жения, чтобы в день приезда молодых, угостить дворню... Заранее сварили несколько печей корчажного пива, нацедили десяток другой ведер крепкого домашнего вина и приготовили всякой нужной посудины... На широком дворе, не отгороженном от ули-цы, были утверждены на поставках доски, на которых стояли лучаны с пивом, бочон-ки с вином и лежали грудами для закуски разрезанные надвое пироги» (1, 178).
Сколько рецептов приготовления еды можно почерпнуть у Аксакова! «...рыбу между тем сварили, поджарили на сковороде в сметане, а самых крупных окуней испекли в коже и чешуе» (1, 190). Но в пост они ели «ботвинью», рыбу, раков, кашу с каким-то постным молоком и клубнику» (1, 315,372). Знали толк в лекарственных травах и на-родном врачевании. Приме-рое народного врачевания в тексте «Семейной хроники», «Детских годов» много: избитых «кошечками» людей спасали только тем, «что завер-тывали истерзанное их тело в теплые, только что снятые шкуры баранов, тут же заре-занных» (1, 107); Зубиха-колдунья - привораживает к себе всех мужчин корнями (1,131); Иван Петрович с утра «тянет желудочный травник» (1,160). Зимой лечились целительным травником или ставленным башкирским ме¬дом. Но лучшим средством для лечения был «чистый, именно лесной воздух и пользование кумысом» (1, 240). «Слабую, желтую, худую, одним словом сказать, тень прежней Софьи Николаевны» (1,242) повез Алексей Степанович в татарскую деревню Узы-Тамак, называемую рус-скими Алкино «. .цветущие поляны дышали благовонием трав и цветов, а леса из дуба, липы, клену и всяких других пород чернолесья, разрежая воздух, сообщали ему живитель¬ную силу» (241). «Кумыс был обычным питьем с утра до вечера. Для Софьи Николаевны приготавливали этот благодатный напиток цивилизованным спо¬собом, то есть кобылье молоко заквашивали не в турпсуке, а в чистой, новой, липовой каду-шечке... целебное питье готовилось для нее самым приятным способом» (241). После такого лечения больная уже через две-три недели встала. Для полного выздоровления нужна была еще верховая езда и жирное баранье мясо, которым заедали кумыс. Все эти картины быта превращаются под пером СТ. Аксакова в широкую панораму про-винциальной жизни России второй половины XVIII века. Об этом хорошо сказал Ю.М.Нагибин: «Аксаков не формулировал своих философских взглядов, за исключе-нием преданности «русскому началу». Но значительность его внешне непритязательных автоби¬ографических хроник (.....) в том, что у них прочная и силь-ная мировоззрен¬ческая основа. Эти воззрения выражены в известной фразе Льва Тол-стого: «Хватит делать историю, давайте просто жить». Фраза изумительная по про-стоте и глубине. Еще Толстой говорил, что самая серьезная и настоящая жизнь про-ходит дома, а не на площади. Под домом он разумел не четыре стены, а то, что объ-емлется прямой заботой человеческого сердца, а под площадью - не городское про-странство, а разгул отвлеченных умствований, приводящий к разрушительным по-следствиям. Для толстовской правды важ¬на каждодневная жизнь семьи со всеми ма-лыми и вроде бы незначительными событиями, со всеми слезами и радостями, с праздниками, болезнями, разлу¬ками, встречами, со всем, чем томится человеческое сердце» (16, 10). «Проч¬ная и сильная мировоззренческая основа», о которой справед-ливо заявляет писатель, было славянофильство, которое возникло не от праздности, а яви¬лось своеобразным ответом на вызов, брошенный западниками противосто¬ящим идеологическим лагерям. Реформы Петра I сделали свое дело: истори¬ческое развитие России шло по сценарию освоения жизненного опыта Запад¬ной Европы; западники делают вывод: у России нет ни исторического про¬шлого, ни будущего. Мыслящая часть русского дворянства, истинные патри¬оты, которыми являлись все без исключе-ния славянофилы, несмотря на разногласия, споры, противоречия не приняли и не могли принять подобную идеологическую ориентацию. Один из родоначальников славянофильства А.С.Хомяков так формулировал кредо будущей славянофильской идеологии: «Долой все заемное! Да здравствует свое родное, народное, самобытное. Будем же во всем русскими, в устройстве своего государства и быта, в науке, фило-софии, литературе, умственной деятельности» (2,49).
Философские, исторические, религиозные, культурные аспекты славяно¬фильства бы-ли, пусть не полно, но изучены не только в дореволюционной России, но и на Западе. Этого нельзя сказать о его политической и педагоги¬ческой доктрине, ориентации в области культуры. Историческое же развитие от 1830-х до 1990-х годов и вовсе не было прослежено. Духовно далекий от славянофильства профессор политических на-ук Нью-Йоркского университе¬та А. Янов в книге «Русская идея и 2000-й год» одним из первых занялся проблемой эволюции «русской идеи» от ранних славянофилов до современ¬ных национал-патриотов. Ученый полемически остро противопоставляет славянофильский идеал нации - семья - западным политическим ценностям: «Русская идея не признавала центрального постулата западной политической мысли о разделении властей (как институциональном воплощении нейтрали¬зации порока пороком). Она противопоставила ему принцип разделения функций между светской и духовной властями и государством, охраняющим страну от внешнего врага, и православной церковью, улаживающей конфлик¬ты нации. Мизантропической фило-софии Гоббса противопоставила она пусть наивную, но чистую веру в отношении любви и добра во всей иерархии человеческих коллективов, составляющих общество - в семье, в крестьянской общине, в монастыре, в церкви и в нации. Нация-семья, не нуждающаяся ни в парламентах, ни в политических партиях, ни в разделении властей, стала ее идеалом. Как и семье, нации не нужны правовые гарантии или институцио-нальные ограничения власти. Как и в семье, на первом месте у нации должны быть не права, но обязанности ее членов. Как и в семье, конфликты нации должны улаживать-ся духовным авторитетом, а не конституцией». Этот идеал нации- семьи нашел свое воплощение лишь в семье Аксаковых, Если в Европе существовали коммуны социа-листов-утопистов, то в России XIX века такой коммуной была семья Аксаковых, со-вершившая нравственную революцию в своих попытках вернуться «домой», к своим чистым сельским истокам, в допетровскую Русь, не ведавшую, по мнению ее членов, ни деспотизма, ни полицейского террора, ни официальной государственной лжи.
Извечное противостояние России и Запада как культурная и историческая проблема и ситуация приходится как раз на XVIII век. Процесс европеизации коснулся в той или иной степени многих областей жизни нашей страны: общественной, научной, куль-турной. В области бытовой культуры этот про¬цесс имел в результате духовный раскол нации. Изменение норм жизни дворянства зачастую приводило к полному заб-вению собственных культур¬ных традиций вплоть до языка. «Ксерокопия» западных форм жизни приобре¬тала порою уродливую форму, что вызывало резкий протест не только у славянофилов, истинных граждан, но отражалось и в культуре, - сатириче-ская литература XVIII века тому пример. Не стоит забывать о том, что противосто¬яние западничеству началось задолго до формирования славянофильства как идеоло-гического, этико-культурологического и пр. направления. Если гово¬рить о нацио-нальных истоках славянофильства, то почвой, из которой произ¬растало это философ-ское, умственное, педагогическое, литературное движе¬ние, была культурно-идеологическая ситуация, сложившаяся в России в 1830-1840-е годы. Как известно, славянофильство превыше всего провозглашало права своего народа на самобытную историческую жизнь, только ей характер¬ную и принадлежащую. Напомним, что по-добная организация явилась свое¬образным ответом на вызов, брошенный представи-телями противоположного направления - «западниками».
Говоря о возникновении и корнях русского славянофильства, необходи¬мо помнить о том, что его своеобразие как культурного и общественного движения совершенно не-возможно понять без осознания того, что в его основе лежало православное христи-анство. Эстетическая и этическая основа славянофильства - это Семья, Дом, Корни, Традиции. Пропаганда и самоцен¬ность национального духовного опыта, в т. ч. в культуре и литературе была для мыслящей части русского общества, для деятелей культуры первоочередной задачей. К.С.Аксаков, анализируя русскую литературу XVIII века и отмечая ее сплошь подражательный характер, лишенный какого бы то ни было самобыт¬ного начала (статья 1849 г. «О современном состоянии литературы. Письмо 1. Литература предыдущих лет»), писал: «Русская земля очутилась в положе-нии Америки: ее надо было открыть. Нашлись Колумбы, которые сказали, что она есть, Русская Земля. Каким смехом и поношением были встречены они: названия Славянофилов, Русопетов, квасных патриотов, обвинения в ретрог¬радстве посыпа-лись со всех сторон; но те, в которых родилось убеждение в существовании Русской земли, не смутились... Такие передовые люди - Болтин, Шишков и в особенности Грибоедов в своем «Горе от ума» - восстали против подражательности, указали на необ-ходимость самобытности для нас... Эти благородные лица - утешительное явление среди эпохи рабской подра¬жательности». Такими «Колумбами», «передовыми людь-ми», «благородными лицами» были и сами Аксаковы, жизнь которых, труды были органическим продолжением их теоретических воззрений.
СНОСКИ
- Аксаков СТ. Собр. соч.: В 5 т. Т.1. Семейная хроника; Детские годы Багрова-внука. - М.: Правда, 1966.
- Благова Т.И. Родоначальники славянофильства. Алексей Хомяков и Иван Киреевский. М., 1995.
- Войтоловская Э.Л. Аксаков в кругу писателей-классиков: Докум. очерки. -Л.: Дет. лит., 1982.
- Гудков Г.Ф., Гудкова З.И. С. Т. Аксаков. Семья и окружение: Краевед¬ческие очерки. -Уфа: Башк. кн. изд-во, 1991.
- Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1978. Т.1.
- Добролюбов Н.А. Поля. собр. соч. Т.1.
- Кошелев В.А. Время Аксаковых //Лит. в шк. - 1993. - №4.
- Кошелев В.А. Славянофилы и официальная народность //Славянофиль¬ство и совре-менность. - Спб., 1994.
- Курилов А.С. Константин и Иван Аксаковы //Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литера-турная критика / Сост., вступ. статья и коммент. А.С. Курилова. - М., 1981.
- Лобанов М.П. «Оплот против врагов»: Уроки Аксаковых //Мол. гвар¬дия. - 1995. -№1.
- Лобанов М.П. Сергей Тимофеевич Аксаков. - М: Мол. гвардия, 1987. (Жизнь заме-чательных людей. Сер. биогр). Вып. 3 (677).
- Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). - Спб.: Искусство - Спб, 1994.
- Манн Ю, Единокровные друзья. - //Семья и школа. - 1988. - №9.
- Машинский С.И. С Т. Аксаков: Жизнь и творчество. - 2-е изд., доп. -М.: Худ. лит., 1973.
- Мефодий (архимандрит). Слово, сказанное в день 50-летия со дня смерти писателя СТ.Аксакова, 1909г. 30 апреля //Истоки. - 1991. -№16.
- Нагибин Ю.М. Аксаков //Смена. - 1987. - №6.
- Переписка Н.В. Гоголя в двух томах. М: 1988 Т.2.
- Платонов АЛ. Детские годы Багрова-внука: I Рецензия Аксакова // Платонов АЛ. Размышления читателя: статьи. - М., 1970.
- Пришвин М.М. Глаза земли; Корабельная чаща. - Челябинск.
- Солоухин В.А. Письма из Русского музея //Солоухин В.А. Славянская тетрадь. - М., 1972
- Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира (на материале балканских загадок) // Ученые записки Тартуского государственного университета вып. 464- Труды по зна-ковым системам X. Семиотика культуры. Тарту, 1978
- Чванов М.А. Быль о великом семьянине: Где ты, новый Иван Аксаков? : Эссе II Чванов М.А. Время Концов и Начал: Повесть, рассказы, публицистика. - Уфа., 1994
- Чванов М.А. Я был в Аксакове... II Чванов М.А. Корни и крона. - Уфа, 1990
- Щукин В.Г. Концепция домауранта славянофилов: Славянофильство и современ-ность. -Спб.: Наука, 1994.
- ЯновА.Л. Русская идея и 2000-й год: Главы из книги //Нева, Ш. №9.
Э.Ш. ФАЙЗУЛЛИНА,
кандидат филологических наук,
доцент БГПИ
|
|
