|
Судя по воспоминаниям самого С.Т.Аксакова, его восприятие «старика Державина» было двойственным. Искренне благоговея перед «этим великим лирическим талантом», автор мемуарной записки «Знакомство с Держави¬ным» решительно отка-зывал своему кумиру в «даровании драматическом» и с максимализмом молодости упрекал за нескромное пристрастие к эротичес¬кой поэзии: «Державин любил также так называемую тогда «эротическую поэзию» и щеголял в ней мягкостью языка и ис-ключением слов с буквою «р». Он написал в этом роде много стихотворений, вероят-но втрое более, чем их напечатано; все они, лишенные прежнего огня, замененного иногда нескром¬ностью картин, производили неприятное впечатление».1 Несколько лет спу¬стя, когда Державина уже не было в живых, но «легкая поэзия» 1810-20-х гг. продолжала благодарно и бодро культивировать традиции его анакреонтеи, давний эстетический скепсис С.Т.Аксакова ожил в его басне 1822 года «Роза и пчела».
В классической работе А.Н.Веселовского «Из поэтики розы»2 и соответ¬ствующей статье В.Н.Топорова в энциклопедии «Мифы народов мира»3 под¬робно представлена семиотика розы как емкого и многозначного символа. Эмблема и символ богини любви и красоты Афродиты и Харит, роза получила чрезвычайную популярность в куртуазной литературе, любовной лирике, эротической аллегорике. Что касается русской поэзии нового времени, то наиболее энергично этот распространенный мифопоэтический образ начал культивировать «русский Анакреон» Державин. Вдохновенный гимн люби¬мому цветку пропел он в стихотворении «Лизе. Похвала розе», которое стало одновременно подробнейшей классификацией основных реаль-ных, аллего¬рических и символических значений розы, созданной ее тонким знатоком и ценителем. Она «зрению любезна, Обонянию мила», «невинностью светла», «очи, души веселит», «старцам утешенье», «девам украшенье. Восхищенье молодцам», «в пиршествах утеха».4 Роза - эмблема красавицы: «Коль красу где выхваляют, Льзя ли розой не назвать?»(67). «Всем кустам царица. Арома¬тов сладких мать»,она «миру по-крывало, образ солнца, красоты»(68).
Щедро рассыпанный в державинской анакреонтике, образ-мотив розы присутствует и в стихотворении «Аристиппова баня», читать которое вслух, на публику, С.Аксаков стыдливо отказался: «В первый раз я очень смутился, когда он приказал мне прочесть, в присутствии молодых девиц, любимую свою пъесу «Аристиипова баня», которая была впоследствии напечатана, но с исключениями. Я остановился и сказал: «Не угодно ли ему назначить что-нибудь другое?» - «Ничего, - возразил, смеясь: Гаврила Романыч, - у девушек уши золотом завешаны»3. Изображение интимной об-становки досуга извест¬ного ученика Сократа, киренаика, исповедующего философию умеренного, разумного наслаждения, поэт декорировал розами как непременным ат-рибу¬том роскоши, вкуса, неги: «Взгляните ж на него. - Он в бане! - Се роскоши и вку-са храм! Цвет роз рассыпан на диване...»(134) Налет легчайшей чувствен¬ности прив-носится в описание одной из картин, которыми любуется отдыха¬ющий философ: на ней изображено, как Аполлон «в румянец роз пастушек рядит»(134). Хотя сам Держа-вин чаще всего использовал образ розы в реаль¬ном значении или метафорическом смысле, у продолжателей традиций его анакреонтики царица цветов предстает преж-де всего как эмблема красоты или символ земной, чувственной любви-страсти.
Показателен в этом смысле сборник К.Н.Батюшкова «Опыты в стихах и про-зе»(1817)6. Многие из вошедших в него зарисовок условно-литературной любви к женщинам с условно-литературными именами Лизы, Лилы, Филлиды, Зафны истол-кованы в кодах «розовой» символики. Приведем несколько примеров такого рода: «Лиза розою пылает. Грудь любовию полна; Улыбаясь наливает Чашу светлого вина» («Веселый час», 228); «Дева любви! - я к тебе прикасался, С медом пил розы на влаж-ных устах!» («Источник», 240); «Я Лилы пью дыханье На пламенных устах. Как роз благоуханье. Как нектар на пирах!» («Мои Пенаты», 264). Семиотика розы коррели-рует с темой любви как проявлением молодости, полноценности человеческого бы-тия, земной красо¬ты, радости жизни, передает восхищение пылкого любовника кра-сотой его идеальной возлюбленной. Роза может прочитываться как эмблема юной не-винной девушки («Старушка клонится, а дочь Пышнее розы расцветает, И стала... Грация точь-в-точь!» («Послание к Тургеневу»,273); как символ кра¬савицы-возлюбленной («Как роза, кропимая В час утра Авророю, С главой отягченною бес-ценными каплями. Румяней становится. Так ты, о прекрас¬ная!» («Радость. Подража-ние Касти»,301) и как атрибут вакханки («И пылающи ланиты Розы ярким багрецом, И уста, в которых тает пурпуровый виноград - Все в неистовой прелыца-ет»(«Вакханка»,289). Аналогичные при¬меры можно обнаружить и в поэзии современ-ника Батюшкова А. Дельвига. Особенно выразительны строки из его идиллии «Да-мон»: «Красивы тюльпан и гвоздика и мак пурпуровый, Ясмин и лилея красивы, но краше их роза; Приятны крылатых певцов сладозвучные песни - Приятней полночное пенье твое, Филомела!»7.
Однако в романтический элегиях топос розы все настойчивее сочетается со скорбными мотивами разочарования в земных благах, скоротечности жизни, увяда-ния, ранней смерти. Многочисленны подобные примеры у Батюшкова: «Там первые увидишь розы И с ними вдруг увянешь ты...» («После¬дняя весна»,235); «Здесь, в жи-лище плача, тихий смерти гений Розу обрыва¬ет.» («На смерть супруги Ф.Ф.Кокошкина», 241); «Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей. Сияла Лила красотою?.. Цветок (увы!) исчез, как сладкая мечта!» («К другу»,251). Программное звучание получили следующие строки: «Зафна;о Зафна!.. смотри... там в водах Быстро несется цветок розмаринный; Воды умчались - цветочка уж нет!.. Время погубит и прелесть, и младость!» («Источник»,240). В такой трактовке особый смысл приобре-тает тема расста¬вания с молодостью, а в женском варианте - увядания физической красоты, Женщина, которая «как роза некогда цвела небесной красотою», теперь встречает свой день рождения «оставлена, печальна и одна» («В день рожде¬ния №», 230). Сходные мотивы разрабатывал и А.Дельвиг в «Элегии» (1822): «.Когда еще я не пил слез Из чаши бытия, - Зачем тогда, в венке из роз, К теням не отбыл я!»8; пытался оптимистически озвучить и преодолеть П.А.Вяземский в послании «К Батюшкову» (1817): «Как мотылек весною к розе, И мы к веселью так прильнем, Смеяся времени угрозе!»9. Мотив утраты превалирует и в любовной лирике певца «романтических роз» унылого элегика Владимира Ленского в пушкинском «Евгении Онегине».
Таким образом, «легкая поэзия» восприняла семантику розы как семиоти¬чески емкую и многозначную, что породило подчас двойственные и даже взаимоисключающие ин-терпретации традиционного мифопоэтического об¬раза. Для С.Т. Аксакова как автора басни «Роза и Пчела» значимыми оказались лишь некоторые элементы цветочного кода розы. Сохранив устойчивую семантику этого образа как символа любви и красоты, автор привнес в его аллегорическую интерпретацию некоторые нюансы, приобретшие известный полемический смысл по отношению к усвоенным оте-чественной «легкой поэзией» той эпохи романтическим трактовкам.
Роза в басне - это иносказательный образ роскошной красавицы, которая вынужденно живет в глуши, ведет уединенный образ жизни «в густой траве, в углу уединенном»10, томится от скуки. Жаждущая блистать на публике, привлекать к себе восхищенные взоры поклонников и внимать, их восторжен¬ным речам, она ропщет на свою судьбу: «И тщетно всякий день на жребий свой пеняю». Глубокая неудовлетворенность «прелестной из роз» проявлена уже в зачине басни на уровне рифм, получивших в художественной структуре данного текста антонимическое значение: «испещренном - уединенном», «цвела-не была». Последняя из них наиболее семантически нагружена благо¬даря использованному приему лексической акромонограммы: «Прелестная из роз цвела; Цвела спокойно, но - довольна не была!» Смысловую выразитель¬ность второму стиху в приведенном фрагменте придает также звуковой повтор «но» («спокойно, но»), графически поддержанный и усиленный постпозиционным тире. Совокупность обозначенных приемов акцентирует то ощущение диссонанса в облике героини, образе ее жизни, которое по-разному истолковывается автором и его персонажем.
Роза воплощает для Аксакова тип красоты откровенно чувственной, брос¬кой, вызы-вающей, претенциозной и суетной. Но особенно важно для басно¬писца показать ам-бивалентную природу подобной красоты как устремленной к самоуничтожению, о чем и предупреждает царицу цветов Пчела: «Все розы в цветниках За то, что были на глазах. Все скорой смертью заплатили». Представленный еще в стихотворении Дер-жавина «Распускающаяся роза», а впоследствии излюбленный русской романтиче-ской элегией мотив «увядших роз» баснописец подверг решительной трансформации в направлении усиле¬ния его драматического звучания и проекции на систему аксио-логических координат православной этики. Характерен в этом смысле примененный к розе эпитет «прелестная», который может прочитываться как синоним грехов¬ности и соблазна. В развитие своих эсхатологических воззрений Аксаков с откровенной нази-дательностью мрачными красками рисует уготованную розе участь - стать жертвой прельщенных ее красотой гостей: «Один сорвет цветок. Другой изломит стебелек, А третий изомнет листок.» Последний стих, воз¬можно, является парафразой следующе-го фрагмента из упоминавшегося нами выше стихотворения Державина «Лизе. По-хвала розе»: «Розовы листы нагре¬ты Вздохом уст, ударом рук. Счастливой любви обеты - Громкий производят звук»(67). Сам автор комментирует эти строки ссылкой на известное ему в изложений Н.А.Львова мнение известного французского перево-дчика Анак¬реона Дасье: «У греков был обычай загадывать, любит ли кто кого, поло-жа на не совсем сжатый кулак розовый листочек, и, подув в оный, ударить ладонью, Если листик щелкнет, то любит»(43б). Нетрудно заметить, что в истолковании Акса-кова это суеверие полностью утратило свой игривый смысл и получило зловещий оттенок.
Использовав композиционное клише антитезы, поэт противопоставил розе садовой образ розочки, вероятно, шиповника, т.е. розы дикой, полевой, которая тоже выросла «в углу уединенном», но «древ тенью осененном, Росой до полдня освеженном». Ее описание построено как монтаж общих мест и готовых поэтических формул, выработанных сентиментально-романтической идиллией с ее «резвыми мотыльками» и «легкими ветерками», и пресле¬довало цель создать образ тихой и нежной, робкой и стыдливой красоты - миловидности, не ищущей публичного признания. Скромная красавица бла¬годарно принимает уединенную сельскую жизнь, ощущает ее высокую поэтичность и в гармоническом согласии с окружающей природой обретает полноту человеческого бытия: «Так долго, долго жизнь вела, Спокойна, весела и счастлива была Затем, что в уголку незнаема цвела».
Таким образом, глубинной основой противопоставления в басне оказыва¬ются не про-сто два типа женской красоты, но фундаментальные понятия жизни и смерти. Концепции жизни, основанной на ложных и губящих челове¬ка основаниях «публич-ности» и «чувственности», поэт противопоставляет идеал жизни, построенной в гар-моническом соответствии с вечным природ¬ным миропорядком. Таков онтологиче-ский смысл басни С.Т.Аксакова «Роза и Пчела».
СНОСКИ
- Аксаков СТ. Собрание сочинений в 5 т. - Т.2. -М.,1966. -С.315-316.
- Веселовский А.Н. Из поэтики розы //Веселовский А.Н. Избранные статьи. -Л., 1939. - С.132-139.
- Мифы народов мира. - Т.2. - М., 1992. - С.386-387.
- Державин Г.Р. Анакреонтические песни. - М., 1986. - С.67. - Далее в настоящей работе стихотворения Державина будут цитироваться по этому изданию указанием в скобках номера страницы.
- Аксаков СТ. Собрание сочинений... - С.316.
- Стихотворения Батюшкова будут цитироваться в данной работе по изданию: Ба-тюшков К.Н, Опыты в стихах и прозе. - М., 1978 - указанием в скобках названия сти-хотворения и страницы.
- Дельвиг А. Стихотворения. ~ М., 1983. -С. 135.
- Там же.-С. 147.
- Вяземский П.А. Лирика. - М., 1979. - С.38.
- Аксаков СТ. Собрание сочинений... - Т.4. - М., 1966. - С.242-243.
С. А. САЛОВА,
кандидат филологических наук,
доцент БашГУ
|
|
