|
Музею С.Т. Аксакова в городе Уфе исполнилось в сентябре 1997 года шесть лет. А в 1996 году по коммерческим делам из Великобритании в Россию приехал господин Дафф, внук Джеймса Даффа, переводившего произведения С.Т. Аксакова на английский язык. Джеймс Дафф (1860-1940) закончил классическое отделение Тринити колледжа в Кембридже и прославился своими изданиями трудов Ювенала. Выучив русский язык в сорокалетнем возрасте для того, чтобы читать Толстого и Тургенева в подлиннике (известных ему ранее в переводах), он увлекся также Аксаковым и Герценым, которых перевел вскоре на английский язык. Ему не довелось побывать в России, но у него были знакомые среди русских, в частности, он переписывался с Алексеем Георгиевичем Пашковым, сыновья которого обучались в Тринити колледже. Издатель Эдвард Арнольд в 1916-1917 годах опубликовал знаменитую трилогию Аксакова в переводах Даффа под названием «Годы детства» («Детские годы Багрова-внука»), «Русский джентльмен» («Семейная хроника»), «Русский школьник» («Воспоминания»).
В английской литературоведческой мысли творчеству Аксакова уделялось не меньше внимания, чем Толстому, Тургеневу и Чехову, о чем свидетельствуют монографии А. Даркина «Сергей Аксаков и русская пастораль» (1983 г.), А.Уочтела «Борьба за детство: созидание русского мифа» (1991 г.), Е. Саламан «Великая исповедь: от Аксакова и де Квинси до Толстого и Пруста» (1973 г.).1 Последнее английское издание книги «Русский джентльмен» (1994 г.) в серии «Классики мировой литературы» со вступительной статьей Эдварда Крэнкшоу и оказалось в уфимском музее благодаря стараниям заезжего американского журналиста.
Эдвард Крэнкшоу, писатель и журналист, опубликовал ряд книг по русской литературе и истории, в частности, монографию о Толстом и о предреволюционном времени в России. Во вступительной статье к книге «Русский джентльмен» Крэнкшоу замечает, что главный герой «Семейной хроники» Степан Михайлович Багров - истинно русский джентльмен Екатерининской эпохи, покинувший наследственные владения в Симбирской губернии и переселившийся вместе с чадами и домочадцами, дворовыми и крестьянами в Уфимское наместничество. Кренкшоу представляет Степана Михайловича патриархом из Старого Завета, строгим, но справедливым. А сама «Семейная хроника» изложена, по мнению исследователя, с той благородной простотой, которая присуща лишь выдающимся художникам. Кренкшоу полагает, что эту книгу можно прочесть на разных уровнях: как летопись русской провинции XVIII века; как широкую панораму помещичьего быта с изображением разнообразных типов и характеров помещиков и окружающих их персонажей; как обличение крепостничества; как глубочайшее исследование психологии родителей С.Т. Аксакова и его ближайших родственников. Кренкшоу обращает внимание на то, что выразительная сила психологического анализа Аксакова, непревзойденный дар типизации сближает его с Тургеневым, Достоевским, Толстым и Чеховым и обогащает западную культуру. «Свет шел из России», - добавляет автор предисловия, высказывая плодотворную мысль о влиянии русской литературы на развитие западно-европейского реализма.2
Жанр записок, присущий лучшим книгам С.Т. Аксакова, дал ему возможность передать чувство непосредственного восприятия жизни с ее нравственной стороны, мира природы с ее возрождающейся красотой, внимание к традиции. Думается, что особый интерес английских исследователей к творчеству С.Т. Аксакова вызван близостью духовного начала двух народов - русского и английского. Тот же апофеоз чистоты нравственного чувства, тот же интерес к поэзии обыденной жизни, уважение к традиции. В английском переводе «Семейная хроника» названа «Русский джентльмен». В современном словаре иностранных слов за 1989 год дается следующая трактовка понятия «джентльмен», появившемуся, кстати, в Великобритании: «Джентльмен в английском буржуазном обществе - «вполне порядочный человек», то есть человек, строго следующий светским правилам поведения (первоначально - человек, относящийся к привилегированным слоям общества), корректный, воспитанный, благородный человек».3 В интерпретации Даффа «Русский джентльмен» - это, безусловно, вполне порядочный человек, относящийся к привилегированным слоям общества. Таким можно считать С.М. Багрова, обладающего здравым и ясным природным умом, «безошибочно угадывавшим зло и безошибочно стремившегося к добру».11 Он был хозяином своего слова и его обещание считалось «крепче и святее всяких духовных и гражданских актов», «прямому его сердцу противен был всякий низкий и злонамеренный поступок» (4, 170). Характеристика Багрова представлена и прямым авторским анализом и «точкой зрения» Софьи Николаевны, невестки Багрова. Она сравнивает своего отца со стариком Багровым и отдает предпочтение последнему. Ее отец, несмотря на ум и бескорыстие, «носил на себе печать уклончивого и искательного чиновника» (4, 152). Здесь же стоял перед ней «старец необразованный, грубый по наружности, по слухам даже жестокий в гневе, но разумный и добрый, правдивый, непреклонный в своем светлом взгляде и честном суде - человек, который не только поступал всегда прямо, но и говорил всегда правду. Величавый образ духовной высоты... заслонял все прошлое, открывая перед ней какой-то новый нравственный мир» (4, 153). На новом месте в Оренбургской губернии он снискал к себе «общую любовь и глубокое уважение»; он щедро раздавал взаймы содержимое своих амбаров, помогая и своим, и чужим крестьянам, разрешал семейные споры и тяжбы и слыл «истинным Оракулом» (4, 39). Однако, потешаясь, он может подстрекать своих слуг к жестокой драке, а получив долгожданное известие о рождении внука и наследника рода Багровых, на радостях женит молодого красивого крестьянского парня на уродливой немолодой дворовой Аксютке. «Сделал он чужое горе из собственной радости», - замечает автор (4, 183). Его произвол - неизбежное порождение социальных порядков общества, в котором он живет. Аксаков не высказывает по поводу своих героев ни прямого осуждения, ни одобрения. В его творческой манере можно обнаружить сходную Флоберу «безличность» повествования. Безусловно, у автора есть своя нравственная позиция, но она не навязывается читателю, ибо судить героев должен сам читатель. По сути, из «Семейной хроники» Аксакова можно извлечь мысль об авторской позиции как категории мировоззренческой и авторской роли как сферы поэтики.
Литературная ситуация 1840-х гг. в России - ситуация, в значительной степени сформировавшаяся под влиянием гоголевского творчества, - позволила полностью раскрыться реалистическому дарованию Аксакова. Более того, внимание Гоголя, с большой заинтересованностью относившегося к литературной деятельности Аксакова, сыграло в пробуждении его писательского дара роль непосредственного толчка. Успев познакомиться лишь с частью сочинений С.Т. Аксакова, Гоголь высоко ценил его как знатока русской природы и быта и, работая над вторым томом «Мертвых душ», в свою очередь, испытал воздействие Аксакова-прозаика. Сочинение Гоголя было воспринято в аксаковской семье как небывалое литературное явление, подлинный смысл которого, в силу огромности, не мог быть сразу постигнут читателями. Аксаков вслед за Гоголем и писателями «натуральной школы» считал, что одна из центральных задач искусства состоит в эстетическом освоении будничной прозы жизни (10, 43). Именно у Гоголя он учится раскрытию действительности во всей ее вещественности, повседневности, обыденности. Здесь и подробное описание в «Семейной хронике» переезда семьи Багровых на новое место в Оренбургскую губернию, и строительство поселения, и сооружение запруды для мельницы, и охота, и рыбная ловля, и таинственный и манящий мир природы, и подробное описание парадного обеда, когда «стол ломился под кушаньями и блюда не умещались на нем» (4, 175).
Гоголь в ранних рукописях «Мертвых душ» прямо называет английского писателя Генри Филдинга в качестве одного из своих учителей в искусстве реалистического изображения людей: «Шекспир, Ариосто, Филдинг, Сервантес, Пушкин, отразившие природу такою, какова она была, а не такою, как угодно было кому-нибудь, чтоб она была».5 О типологическом сходстве «Мертвых душ» и «Истории Тома Джонса-найденыша» в отечественном литературоведении неоднократно писали.
А.А. Елистратова заметила, что черты подобного сходства не могут быть объяснены ни простым сходством, ни частными случайными заимствованиями (5, 244). Они обусловлены историческими причинами. Просветительские задачи и просветительские программы сохраняли свое значение и в гоголевской России. Можно предположить, что Гоголь в своих беседах с Аксаковым говорил о Филдинге, тем более что в 1848 году «Современник» напечатал перевод «Истории Тома Джонса-найденыша», известного в XVIII веке в России лишь в переводах с французского и немецкого языков. Работая в цензурном ведомстве, печатая собственные переводы из сочинений Буало, Мольера, В. Скотта, сотрудничая в московских журналах, будучи европейски образованным человеком, он должен был хорошо знать европейских просветителей («Клариссу Гарлоу» Ричардсона - современника Филдинга - Аксаков прочел еще в юности). Общепросветительское убеждение в высоком воспитательном значении искусства ощутимо в его «Семейной хронике». Как и Филдинг, если говорить о просветительских тенденциях, Аксаков вовлекает своих читателей в самый процесс исследования и осмысления жизни, отбрасывая готовые решения, заставляя задумываться над мотивами человеческого поведения. Оба писателя не боятся показать своих любимых героев в самой прозаической, повседневной, житейской обстановке, так как их главное достоинство - свободно и естественно проявляющая себя человечность.
В романах Филдинга представлена широкая панорама тогдашней английской жизни с ее контрастами богатства и бедности, произвола и бесправия, с ее законами о бедных и работными домами. Картины быта и нравов у Филдинга и Аксакова, мелочи повседневной жизни могли бы показаться «низменными», обыденными или грубыми, однако они сплошь и рядом становятся немаловажными факторами, проливающими новый свет на характеры персонажей. «Зримые портреты даются отчетливо, в духе обстоятельно детализирующего реализма без выделения доминирующей черты. Характеры слажены разнобоко и круто: добрый, проницательный, справедливый, деятельный Степан Михайлович безрассудно жесток и груб, от приступов ярости, часто беспричинной, на него находит полное затмение ума. И в семье, и как барин - он деспот, он всегда прав», - отмечает А. Чичерин. «Можно обнаружить определенную типологическую близость в изображении старика Багрова и сквайра Вестерна у Филдинга. Оба внешне неотесанные, грубые люди, своевольные и импульсивные. Обоих отличают неправедные поступки: сквайр Вестерн решил выдать замуж свою дочь Софью за ненавистного ей Блайфила, Багров безрассудно распорядился личной жизнью дворовых. Но злой тиран Вестерн искренне и нежно любит свою дочь. Он, как и Багров, рачительный хозяин. Изображение «дикого сквайра» было присуще английскому театру и литературе XVIII века, он стал традиционной фигурой. Он «типичен и индивидуален - со своей любовью к дочери и охоте на лисиц, воспоминаниями о тирании жены, непонимающей его - настоящего сельского сквайра, без всяких этих столичных фиглей-миглей, со своей способностью прикинуть, за что и за кем можно больше получить, и широкой натурой, которой позавидовал бы иной русский купец», - замечает Ю. Кагарлицкий.7
Рассуждая о конфликтах у Филдинга, В. Шкловский отмечает, что у автора «Тома Джонса» сложные сюжетные построения служат не только для создания занимательности, явление в романе предстает перед нами не только как неопределенное, неоцененное, но и как еще непознанное. Мы должны как в жизни определить наше отношение к явлению и высказать суждение об истинной сущности того, о чем читаем у Филдинга. Сюжетное построение - это не только смена приключений. Основное сцепление романа - то, на что направлен анализ читателя, новая оценка поступков героев.8 Те же проблемы стояли и перед Аксаковым. По его словам, его персонажи - действующие лица великого всемирного зрелища, с незапамятных времен представляемого человечеством, добросовестно разыгрывающие свои роли (4, 220).
И у Филдинга, и у Аксакова читателю представляется возможность постепенно добраться до ответа на вопрос, что же представляют из себя выведенные перед ним лица и их поступки. Оба наделяют читателя множеством фактов для решения этой задачи. Самые понятия «хорошего и плохого» оказываются более сложными, не подлежащими априорно-догматическим трактовкам, а нуждающимися в проверке жизнью. Кто прав; рассудительный, на первый взгляд, Блайфил с его внешне безукоризненным поведением или импульсивный Том Джонс, попадающий в неприглядные ситуации? Права ли мать в отношении к отцу, а Степан Михайлович к своим крепостным? Читатель должен взвесить на весах жизненного опыта само понятие человеческого достоинства и проверить его в гуще житейской борьбы, в отношениях между людьми.
В критике давно замечено, что у С. Аксакова нет «положительных» и «отрицательных» персонажей в обычном значении этих слов. Завершая свою «Семейную хронику», он пишет; «Прощайте мои светлые и темные образы, мои добрые и недобрые люди, или лучше сказать образы, в которых есть и доброе и худое» (4, 221). Здесь он смыкается с позицией Толстого, считавшего, что «мы можем сказать о человеке, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умен, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен... люди как реки... каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собой.9
Прочитав «Рудина», Аксаков похвалил Тургенева за изображение «глубоких тайн духовной природы человека, запутанной и, по-видимому, необъяснимой совместимости противоположных качеств в человеческой личности».10
В системе этических и эстетических взглядов как Филдинга, так и Аксакова особую значимость приобретает функция «оттенка» в создании характеров и поступков.
Нельзя судить о человеке по одному поступку, схожие поступки заслуживают различных оценок, смотря по обстоятельствам. Оба писателя предлагают внимательно всматриваться в побудительные причины порывов и противоречий действующих лиц. Рассматривая человеческую жизнь как великую драму, «похожую почти во всех своих подробностях на театральные представления». Филдинг поясняет, что «жизнь в точности похожа на театр еще и тем, что в ней часто один и тот же человек играет то злодея, то героя; и тот, кто вызывает в нас восхищение сегодня, может быть, завтра станет предметом нашего презрения... многие выдающиеся люди бесчисленное число раз в своей жизни играли отъявленных дураков всерьез, так что довольно трудно решить, что в них преобладало: мудрость или глупость, и чего они больше заслуживают от людей: одобрения или порицания, восхищения или презрения, любви или ненависти (7, 275). Аксаков также называет своих персонажей «действующими лицами великого всемирного зрелища, с незапамятных времен представляемого человечеством», они «также добросовестно разыгрывали свои роли, как и все люди» (4, 220). И у Филдинга, и у Аксакова принцип контрастных сопоставлений в обрисовке персонажей не нарушает пластической целостности образов и естественного движения сюжета. Одним из примеров «светлого и темного» в одном и том же человеке явился образ матери главного героя «Семейных хроник». «Болезненно-страстная, постоянно озабоченная любовью к сыну и пренебрежение к тому, что его наиболее живо занимает, готовность жертвовать собою и надменность, нежная преданность любимым и близким и отчужденность от всего, что находится за «пределами ее интересов», - такова Софья Николаевна Зубина, воспроизведенная детским восприятием ее сына и в то же время мудрым и все понимающим автором (6, 152).
В «Истории Тома Джонса-найденыша» автор обещает «изобразить доброту и невинность в самом, выгодном свете» и вместе с тем показать, как обманчивы «выгоды, достигнутые ценой преступления». «Я показал, что эти выгоды сами по себе ничего не стоят, а способы их достижения не только низменны и постыдны, но в лучшем случае ненадежны и всегда полны опасностей» (7, 7). Проблема извращения «человеческой природы» омертвляющими ее эгоистическими хищническими страстями встает перед Филдингом, воплощаясь во многих образах мелких и крупных стяжателей - от пастора «Траллибера до благонамереннейшего, тишайшего мистера Блайфила (который из-за дядиного наследства готов отправить на виселицу родного брата» (5, 249).
Противопоставление видимости и сущности, внешней добродетели внутренней испорченности становится ведущим мотивом в изображении Блайфила. Писательский талант Филдинг определял как способность открывать истинную сущность предметов, а творческий процесс - как глубокое проникновение в возможности человеческой природы, в ее «тайные пружины, изгибы и лабиринты», как умение предсказать поступки людей, исходя из их характеров. Эта проблема родственна Аксакову, ибо у него в образе Куролесова явно прослеживается «обманчивость выгоды, достигнутой ценой преступления». Вкрадчивый лицемер, он сумел обольстить сироту, владелицу огромного состояния.
Что-то глубоко шекспировское и истинно трагедийное таится и в судьбе самого Куролесова, и несчастной его жены в «Семейной хронике» Аксакова. Необузданный, властолюбивый владелец крепостных считает, что ему все позволено: в силу социального уклада происходит «ужасное соединение тигра с разумностью человека» (4, 67). Он концентрирует в себе всю безнравственность времени, безнравственность крепостного права: «как бы ни была ужасна и отвратительна сама по себе эта преступная, пьяного буйства исполненная жизнь, но она повела еще к худшему, более страшному развитию природной жестокости Михаила Максимовича, превратившейся, наконец, в лютость, в кровопийство. Терзать людей сделалось его потребностью, наслаждением» (4, 72). Как и шекспировский Ричард III, Куролесов убежден в том, что суд, совесть, право, закон - все это слова, изобретенные слабыми для защиты от сильных. Но обстоятельства оказываются сильнее обоих персонажей. «Нравственная сила правого дела» становится карой за преступления в «Семейной хронике» (4, 81). Разоблачен и опозорен Блайфил у Филдинга. «Я показал, что эти выгоды сами по себе ничего не стоят, а способы их достижения не только низменны и постыдны, но в лучшем случае ненадежны и полны опасностей» (7, 700).
Просветительско-оптимистическое мировоззрение Филдинга и Аксакова, глубокое доверие к человеческой природе, не развращенной собственническим своекорыстием и светской суетностью, рождение в естественном праве каждого человека на всю полноту земного счастья роднит этих писателей. Типологическое сопоставление творчества Аксакова и Филдинга обусловлено близостью взглядов обоих писателей на природу человека. Конечно, вся проза Аксакова имеет отчетливо выраженный национально-русский колорит, проявляющийся и в лексике, и в фразеологии, и в манере изображения человеческих характеров, и в своеобразии пейзажной живописи, и в благородной простоте повествования.
Чем явление изолированнее, чем меньше оно обнаруживает связей с окружающей литературной средой, тем оно примитивнее, тем менее развито и беднее содержанием. Способность Аксакова творчески и изобретательно реагировать на шедевры мировой литературы есть признак его значимости и оригинальности. Эта черта не только не умаляет его индивидуальной и национальной самобытности, а напротив, еще и усиливает ее.
Стремление к максимально объективным выводам побуждает к выходу за пределы одной национальной литературы к высшим, межлитературным образованиям и, в конечном счете, к выходу в мировую литературу. Сравнительный подход, таким образом, приводит к обобщению закономерностей развития отдельных национальных литератур.
СНОСКИ
- Darkin A. Sergei Aksakov and Russian Pastoral. - New Brunswick, 1983 / Salaman E. The great confession, from Aksakov and de Quincey to Tolstoy and Proust. - L.,1973. Wachtel A. The Battle for childhood. Creation of a Russian myth. - Stanford? California, 1990.
- Cranksnow E.A. Russian gentelman. Oxford. - New York, 1994. - P.VII.
- Словарь иностранных слов. - М., 1989. - С. 153.
- Аксаков С.Т. Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. - М., 1992. - С. 151. В дальнейшем страницы указываю в тексте.
- Елистратова А.А. Английский роман эпохи Просвещения. - М., 1968. - С. 237.
- Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. - М., 1985. -С. 148.
- Кагарлицкий Ю. Великий роман и его создатель. // Филдинг Г. История Тома Джонса-найденыша. - М., 1973. - С. 17.
- Шкловский В. Художественная проза. Размышления и разборы. - М., 1959. - С. 266.
- Толстой Л. Полное собр. соч. - М.,1957. - Т. 53. - С. 183.
- Машинский С.С. С.Т. Аксаков. Жизнь и творчество. - М., 1973. - С.429.
Т.Д. СЕЛИТРИНЛ,
доктор филологических наук,
профессор БГПИ
|
|
