|
Долгое время творчество С.Т. Аксакова рассматривалось отечественной литера-турной критикой в русле левого мифа. При таком подходе из поля зрения исследова-телей выпадала важнейшая составляющая мировоззрения писателя: его укоренен-ность в православной основе русской культуры. Поэтому, несмотря на отдельные меткие замечания о «певце приуральской природы» и «великом семьянине», целост-ного портрета этого незаурядного художника слова мы не имеем до сих пор. В этом «виноват» отчасти и сам С.Т. Аксаков, сумевший убедить читателей и критиков в том, что в его книгах нет ничего, кроме правдиво и любовно воссозданных по памяти картин природы, истории его семьи и детских впечатлений. Оказавшись в XX веке на обочине русской классики, Аксаков воспринимался читателями и историками литера-туры то как детский писатель, то как певец природы, то как летописец патриархаль-ного помещичьего быта, уходя из школьных программ и памяти новых поколений. Пробудившийся в последние годы интерес к личности этого писателя не привел пока к кардинальному пере¬смотру методологических основ научного изучения его творче-ства. Попыт¬ка рассмотреть идею соборности в «Семейной хронике» С.Т. Аксакова про¬диктована желанием начать заполнять огромную пропасть между изучени¬ем жиз-ни и творчества этого художника слова в контексте истории русской литературы и христианским фундаментом русской культуры, породившем всё Аксаковское гнездо.
Одним из лучших определений соборности можно признать определение А.С. Хомякова: «единство... органическое, живое начало которого есть Боже¬ственная благодать взаимной любви» (4, С. 107). Современный исследователь творчества Хо-мякова Т.И. Благова собрала В единое определение его выска¬зывания о соборности, разбросанные по письмам и богословским трудам: «Соборность означает церковную общность людей, объединенных верой, православные ценности, гарантирующие ду-ховную целостность личности, истинность познания, примирение в христианской любви свободы каждого и единства всех. Соборность подразумевает оцерковление социальной жизни. Общество, чтобы стать соборным, должно восстановить атрибуты первохристианской апостольской церкви начала эры» (3, С. 180). Как пишет современ¬ный исследователь русской литературы И.А. Есаулов: «Соборность является своего рода ядром православного типа духовности, который и сформировал многие черты русского национального характера, определил доминанту рус¬ской культуры» (4, С. 107).
Аксаков не только рос и воспитывался в православной по духу семье, но и сам, уже будучи отцом многочисленного семейства, пройдя европейские «университеты», поддерживал в своем доме православные традиции. Более того, постоянно общаясь с выдающимися людьми своей эпохи, он был живым свидетелем теоретических разра-боток в области русской христианской куль¬туры друзей своих сыновей - виднейших ранних славянофилов А.С. Хомякова и И.В. Киреевского. Конечно, было бы большим упрощением полагать, что книги Аксакова служили художественными иллюстрация-ми славянофильс¬ких идей. Но в то же время было бы еще большей ошибкой видеть за их невыдуманными сюжетами лишь механическое описание реальных событий. Осо-бенность художественного метода Аксакова состоит как раз в таком неуловимом и органичном сочетании правдивого (чуть ли не документально¬го) воспроизведения со-бытий внешней и внутренней жизни с глубинным православным подтекстом на уров-не архетипов древнейших пластов славян¬ской культуры. Писатель как бы сталкивал в своих произведениях самые глубокие кабинетные теории с повседневной действи-тельностью и силой своего таланта переплавлял всё это в живые, полные поэзии картины.
Приступая к рассмотрению идеи соборности в «Семейной хронике», мы с пер-вых же страниц обнаружим в ней оппозицию Закона и Благодати: «Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских...» (1. С.21). Далее выясняется, что причиной «несносной» жизни Степана Михайловича Багрова стало разде¬ление по существовавшим тогда за-конам отчинных угодий со своими род¬ственниками. Будучи по своей натуре челове-ком нетерпеливым и вспыльчи¬вым, Степан Михайлович предпочитал вековой естест-венный обычай нудным судебным кляузам. В этом частном случае Аксаков высветил глубокое отли¬чие общественного устройства прежней России от российской империи Рома¬новых, ломавшей традиционный национальный уклад по европейским образ¬цам. По словам И.В. Киреевского: «Даже самое слово право было у нас неизвестно в за-падном его смысле, но означало только справедливость, правду. Потому никакая власть никакому лицу, ни сословию не могла ни даровать, ни уступить никакого пра-ва, ибо правда и справедливость не могут ни продаваться, ни браться, но существуют сами по себе, независимо от условных отношений» (5, С. 122-123). Весь первый от-рывок из «Семейной хроники», посвященный переселению семьи Багровых с кресть-янами из Сим¬бирской губернии на башкирские земли, строится на оппозиции Закона и Благодати, неведомой американской литературе, описывающей приблизи¬тельно в те же годы освоение белыми поселенцами нового континента. Для Аксакова переселе-ние и обустройство семьи его деда в Уфимском наместни¬честве важно не столько в чисто географическом, пространственном отношении, а, скорее, удобной возможно-стью остановить историческое время и даже ненадолго повернуть его вспять, не из-меняя при этом правде жизни. Уходя из-под власти Закона, семья Багровых на не-сколько десятков лет вернулась в традиционное евразийское общество, живущее не-зависимо от национальных особенностей и вероисповеданий по древним обычаям божественной Благо¬дати: «Ну, отдохнул Степан Михайлович и не раз от души пере-крестился, когда перебрался на простор в приволье берегов Бугуруслана. Не только повеселел духом, но и поздоровел телом. Ни просьб, ни жалоб, ни ссор, ни шума. (...) Один полный господин не только над своей землей, но и над чужой» (1,
С. 32). Однако, следуя правде жизни, Аксаков не рисует вслед за Ж.-Ж. Руссо идил-лического слияния человека с природой: «Переселясь на новые места, дедушка мой принялся с свойственными ему неутомимостью и жаром за хлебопашество и ското-водство» (1, С.33). И через несколько лет с легкой руки неутомимого Степана Михай-ловича новые земли были освоены и туда со всех сторон потянулись многочисленные соседи. Стоило ли тогда с такими хлопотами переселяться на новые места, если всё через некоторое время вернулось на круги своя? Думается, что стоило. И дело тут было не только в материальной выгодности нового имения, но и в новых для Степана Михай¬ловича отношениях с соседями по принципам соборности: «В несколько лет Степан Михайлович умел снискать общую любовь и глубокое уважение во всем око-лотке. (...) К этому надо прибавить, что он был так разумен, так снисходителен к просьбам и нуждам; так неизменно верен каждому своему слову, что скоро сделался истинным оракулом вновь заселяющегося уголка обширного Оренбургского края. Мало того, что он помогал, он воспитывал нравственно своих соседей! Только прав-дою можно было получить от него всё. Кто раз солгал, раз обманул, тот и не ходи к нему на господский двор: не только ничего не получит, да и в иной час дай Бог и ноги унести» (1, С. 34-35). Как видим, освоение новых земель могло быть не только хищ-ническим, но и глубоко нравственным. Соединенные Штаты уже 200 лет скрепляют свое общество пуританской этикой, закаленною в тяжелых испытаниях освоения но-вого континента. Нам же сейчас даже трудно понять: какие моральные мотивы руко-водили нашими переселенцами? «Семейная хроника» Аксакова пыталась ответить и на этот вопрос. И отвечала на универсальном для отече¬ственной культуры уровне - уровне трансисторической оппозиции Закона и Благодати. Ведь не случайно ориги-нальная русская словесность начинается со «Слова о Законе и Благодати» митрополи-та Илариона. Как пишет И.А. Еса¬улов: «В разграничении Закона и Благодати можно увидеть «ключ» к понима¬нию соборности. (...). Оппозиция Закона и Благодати, четко заявленная Иларионом, настолько фундаментальна и всеобъемлюща, что проходит через всю тысячелетнюю историю христианства на Руси» (4, С. 107). Следует учиты-вать, что еще митрополит Иларион, а за ним и Аксаков, четко различали несвобод¬ное подчинение от свободного. Любое рабство противоположно идее соборности, безбла-годатно. Поэтому все позднейшие попытки либерально-демократической критики свести соборность к «коллективизму», «тоталита¬ризму», а то и «фашизму» заведомо неосновательны. Будучи честным и объективным художником, Аксаков не замалчи-вал темные стороны своих любимых героев, что характерно для русской классики XIX века, ориентиро¬ванной на идеальный образ Христа, а потому требовательнее чем в других европейских литературах относящейся к своим героям. Описывая вспышки гнева, искажавшие человеческий образ Степана Михайловича (как, впрочем, и Софьи Николаевны, другой любимой героини писателя), Аксаков ясно демонстрировал, как это разрушающе действовало и на самих героев, и на соборные начала их семей: «... он прогневался на одну из дочерей своих, кажется, за то, что она солгала и заперлась в обмане; двое людей водили его под руки; узнать было нельзя моего прежнего де-душку; он весь дрожал, лицо дергали судороги, свирепый огонь лился из его глаз, по-мутившихся, потем¬невших от ярости! (...) Между тем не только виноватая, но и все другие сестры, и даже брат их с молодою женою и маленьким сыном убежали из дома и спрятались в рощу, (...) даже там ночевали» (1, С. 35-36). Но даже такие темные стороны человеческой натуры не могли заслонить от окружающих благодат¬ную сущ-ность характера Степана Михайловича. Вспышки гнева проходили, и над семьей вновь светило доброе солнце строгого, но справедливого отца. В этом герое Аксакова вдумчивый читатель может угадать многие знакомые черты целой вереницы деятелей отечественной истории и культуры. Однако заслуга Аксакова состоит прежде всего в том, что он сумел разглядеть в полуграмотном степном помещике не только вспышки гнева, но и божествен¬ной Благодати. Лишь в 1931 году русский философ
Б.П. Вышеславцев в своем блестящем исследовании «Этика преображенного эроса» сформулировал два типа ценностной ориентации человека, о которых писал в «Се-мейной хрони¬ке» Аксаков. По мысли Вышеславцева, антиномия Закона и Благодати - это антиномия «двух великих систем ценностей», причем, «общение соборности» есть «сверхприродное и сверхзаконное», то есть именно благодатное.
Во втором отрывке из «Семейной хроники» центральной темой становится про-блема духовной цельности личности. По мысли Аксакова, все внутренние способно-сти субъекта - умственные, нравственные, эстетические - должны составлять неде-лимую целостность. Разрозненность и обособленное действие духовных сил в конце концов приведут человека к тому, считал он вслед за И.В. Киреевским, что «ум его будет счетною машиной, сердце - собранием бездушных струн, в которых свищет случайный ветер; никакое действие не будет иметь нравственного характера, и человека собственно не будет» (5, С. 25). При таком исхо-де, считал Аксаков, первенство получат низкие инстин¬кты и побуждения, всё общест-во утонет в пороках и «в деятельности эгоизма», признав своей высшей целью мате-риальный комфорт и забыв о соборных принципах своей организации.
Главным героем второго отрывка из «Семейной хроники» стал Михаил Макси-мович Куролесов, «родовой (...) дворянин, служивший в военной служ¬бе» (1,
С. 48). Был он «человек толковый, ловкий и в то же время твердый и деловой» (1, С.48). Такие люди были главной движущей силой петровских реформ и Французской буржуазной революции. Куролесов был по-своему красив и обаятелен, но чутким и проницательным людям он «был как-то неприятен» (1, С.48). Не имея ни хорошего материального достатка, ни полноценного образования, Куролесов стремился взять от жизни всё, что попадалось ему под руку. Поэтому, увидев молодую, веселую и бога-тую двоюродную сестрицу Степана Михайловича Багрова - Прасковью Ивановну, «он составил план жениться на ней и прибрать к рукам се богатство» (1,
С. 49). Добившись своего, Куролесов на время усыпил подозрительность родствен¬ников своей деловитостью и любовью к молодой жене. Дольше всех с ним не мог примириться Степан Михайлович: «у старика, кроме здравого ума и светлого взгляда, было это нравственное чувство людей честных, прямых и правдивых, которое чувст-вует с первого знакомства с человеком неизвестным кривду и неправду его, для дру-гих незаметную: которое слышит зло под благовидной наружностью и угадывает бу-дущее его развитие» (1, С. 50). Чуткий Степан Михайлович, хотя и сам бывал порою горяч до бешенства, злых и жестоких людей терпеть не мог и сразу угадал в Куроле-сове отсутствие внутренней цельности, несовместимое с соборными началами их жизни. Однако его любимая сестрица Прасковья Ивановна хотя и искренне призна¬вала всех виноватыми перед Степаном Михайловичем, но извиняла себя неразумием (ей было в ту пору всего 14 лет), а бабушку, мужа и других - горячею и слепой к ней любовью. Постепенно смирился и Степан Михайло¬вич, видя хозяйственные успехи Куролесова и положительные перемены в характере Прасковьи Ивановны. Однако Аксаков при этом оговаривался: «Казалось, все обстоятельства говорили в пользу Михаила Максимовича, по дедушка повторял свое: «Хорош парень, ловок и смыш-лен, а сердце не лежит» (1, С. 58). Цельная натура Степана Михайловича вопреки фактам и доводам рассудка не могла принять дела, начатого подлым обманом. Это согласуется со словами апостола Павла: «Если имею дар пророчества, и знаю все тай-ны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто» (1Кор. 13,2). Обман Куролесова заключался не только в том, что он вопреки воле Степана Михайловича хитростью выкрал из его дома Прасковью Ивановну и женился на ней. Главная его вина состояла в том, что он выдавал свое ув-лечение и охотничий азарт в борьбе за богатую невесту за искреннюю любовь. А по-том, когда этого чувства не оказалось, все пошло прахом. Мир можно творить, только имея любовь к людям. Поэтому любовь к ближнему есть аксиоматическая основа со-зидания всякого сообще¬ства, построенного в гармонии с замыслом Творца. До из-вестных пор Куро¬лесова спасали его дела, которые он вел с неукротимою энергией и большим умением. «Когда же он привел в порядок обе новые деревни, (...) пьянство, с его обыкновенными последствиями и буйство совершенно овладели им, а всегдашняя жестокость мало-помалу превратилась в неутомимую жажду мук и крови человече-ской» (1, С. 63). Казалось бы, что Аксаков здесь движется в русле воззрений на кре-постническую Россию революционных демократов и последовавших за ними радика-лов всех мастей. Однако сходство это обман¬чивое. И дело тут не только в консерва-тивных убеждениях писателя, презри¬тельно отзывавшегося в следующих отрывках «Семейной хроники» о восста¬нии Пугачева, как о «шайках бунтующей сволочи». Главное здесь то, что Аксаков оценивает своих героев не с социальных, а с нравст-венно-религиоз¬ных позиций. Куролесов издевался не столько над крестьянами, сколько над безответными людьми (включая и дворян), которые оказывались чем-то неугодными его злой воле. Такой тип лидера, лишенного внутренней цельно¬сти и одержимого от этого порочными страстями, проходит через всю исто¬рию человечест-ва, начиная с Нерона, через колоритные фигуры Ивана Гроз¬ного и маркиза де Сада до их нынешних жалких подобий в лице «новых русских». И хотя этот отрывок из «Се-мейной хроники» внешне завершился благополучно для любимых героев писателя: Прасковья Ивановна прозрела, а Степан Михайлович геройски увез ее от расправы мужа, но вмешиваться в их дела он не стал: «Пусть сломит себе шею или попадет в уголовную - туда ему и дорога. Этого человека один только Бог может исправить. Крестьянам жить у него можно, а дворовые все негодяи, пускай терпят за свои грехи. Не хочу мешаться в эти поганые дела» (1, С. 71). Старик Багров и здесь остался верен своим твердым нравственным принципам: он был тверд и бесстрашен, пока спасал свою любимую сестрицу, но добивать ее законного (в рамках обычая) мужа и полу-чать в награду одну из куролесовских деревень отказался, и это безошибочное нрав-ственное чутье Степана Михайловича согласовыва¬лось с недоступными его разуму высшими соборными началами, которые гласят о том, что всё, что осознанно или не-осознанно работает на разделение, есть вред и погибель роду человеческому. «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделивший-ся сам в себе, не устоит» (Мф. 12,25) - так определил Господь пагубу разделения. От-давая на волю Бога судьбу злодея Куролесова, старик Багров остался верен не Закону, а Благодати. Кстати, возмездия пришлось ждать недолго: вскоре пришла весть о ско-ропостижной кончине этого страшного изверга. Однако Прасковья Ивановна пришла от этого известия в совершенное отчаяние. Через много лет, отвечая на вопрос матери Аксакова: почему она так убивалась по Михаиле Максимовичу? - Прасковья Иванов-на сказала: «Ты дура, я любила его четыр¬надцать лет и не могла разлюбить в один месяц, хотя узнала, какого страшного человека я любила; а главное, я сокрушалась об его душе: он так умер, что не успел покаяться» (1, С. 75). С одной стороны, такой фи-нал этой трагической истории говорит об отсутствии у автора претензии на заверше-ние героя. Это как бы посягательство на последний Суд над ним. Тогда как только Бог знает высшую и последнюю правду. С другой же стороны, это свидетельствует о надежде и вере писателя в любого человека, хотя бы и свободного от соблю¬дения не только чуждых многим законов, но и вековых обычаев; о потенциаль¬ной возможно-сти покаяния, пока этот человек жив.
Таким образом, первые два отрывка из «Семейной хроники» композици¬онно представляют как бы тезис и антитезис идеи соборности. Если в первом из них собор-ная целостность героев достигается через оппозицию Закона и Благодати, через рели-гиозное и экономическое единство крестьянской общи¬ны и семьи Багровых, в извест-ной мере ущемляющее свободу отдельных представителей этих коллективов; то во втором главное внимание уделяется проблемам целостности личности, отсутствие ко-торой ведет не только к деградации отдельного человека, но и к разрушению собор-ных связей между людьми. Трагическая судьба Куролесова свидетельствует о том, что освобож¬дение личности от правовых и моральных обязательств наносит ущерб не только ей самой, но и приводит к попранию свободы окружающих ее людей. В по-следних трех отрывках писатель, прослеживая шаг за шагом рождение молодой се-мьи, пытается найти синтез между европейским просвещением и отечественными ре-лигиозными традициями, ищет пути примирения в христи¬анской любви свободы ка-ждого и единства всех.
В отрывках, посвященных женитьбе и становлению семьи молодых Багро¬вых, Аксаков следовал двунаправленной установке православно ориентиро¬ванных русских писателей, «вмещающей в себя ориентацию на этический абсолют и столь же абсо-лютное приятие мира, каким он нам дан» (4, С. 109). Свой вариант соборного устрем-ления к герою Нового Завета писатель утвер¬ждал, будучи свободным от художест-венной преднамеренности. Как отмечал Хомяков: «Мысль о художестве была устра-нена: он от нее вовсе освободился» (7, С. 420). Фиксируя рождение и развитие любви Алексея Степановича и Софьи Николаевны, Аксаков не пытался постичь ее рассуд-ком, безошибоч¬ным чутьем художника ясно понимая, что «тайник жизни» открывает-ся не познающему, а живущему» (2, С. 54). Став свидетелем печальной неудачи позд-них творений Н.В. Гоголя, Аксаков постарался избежать в своих сочине¬ниях назида-тельно-проповеднического тона, избрав для себя роль объектив¬ного летописца. При-чем, следует заметить, что при этом он оставался верен идее соборности не только внутри описываемых им событии, но и в самой их последовательности. В «Семейной хронике» не только был снят актуальный во все времена конфликт отцов и детей, но сама преемственность поколений гармонизировала связь прошлого с настоящим и будущим. Поэтому глубин¬ный смысл заглавия аксаковского произведения может быть расшифрован как единство свободных людей, объединенных чувством взаимной любви (семья), обусловленное гармонией во времени («хронос») и пространстве («космос»), логично вытекающей из безусловной веры в Творца, К сожалению, как пишет современный исследователь литературы Л.Н. Татаринова: «В романе XX века чаще мы встречаем не хронологическое время, которое греки обозначали как «хро-нос», а катастрофическое, которое они называли «кайрос»» (6, С. 176). Перед читате-лями «Семейной хроники» в последних отрывках помимо уже знакомых персонажей проходят умные и честные, но слишком нежные и слабые духом герои: товарищ на-местника Николай Федо¬рович Зубин и любимый сынок Багровых - Алексей Степа-ныч. Судьбы этих близких по характеру людей складываются по-разному. Европей-ская утон¬ченность Николая Федоровича сформировала из его слабой натуры глубоко индивидуалистическую и эгоистическую личность. Удары судьбы привели его к тя-желой болезни и полной потере интереса к окружающему миру. В конце жизни он даже выгнал из дома горячо его любившую дочь только для того, чтобы не расста-ваться со своим коварным дворецким. Пытаясь объяс¬нить дочери мотивы своего по-ступка, Николай Федорович обнаруживает в себе ту же рабскую зависимость от своих страстей, что и Куролесов: «Сжалься на мое бедное, беспомощное состояние. Я уже труп недвижимый, а не человек; ты знаешь, что Калмык двадцать раз в сутки должен меня ворочать с боку на бок; заменить его никто не может. (...) Он добился, чего хо-тел, выжил тебя из дому и теперь может обворовывать меня, сколько ему угодно... Я всё это знаю и вижу, и всё ему прощаю за его неусыпное обо мне попечение» (1, С. 178). Такая же судьба в будущем могла ожидать тихого и робкого Алексея Степаныча и пылкую и умную Софью Николавну, если бы в трудные минуты жизни они обраща-лись не к Богу, а лишь к своему рассудку. Так, гордая Софья Николавна, не вынеся однажды издевательств мачехи, решила покончить с собой. Перед смертью она реши-ла помолиться перед образом Смоленской Божией матери, которым благословила ее умирающая мать: «Она упала перед иконой (...) Страдания лишили ее чувств на не-сколько минут, и она как будто забылась; очнувшись, она встала и видит, что перед образом теплится свеча, которая была потушена ею накануне; страдалица вскрикнула от изумления и невольного страха, но скоро, признав в этом явлении чудо всемогуще-ства Божьего, она ободрилась, почувствовала неизвестные ей до тех пор спокой¬ствие и силу, и твердо решилась страдать, терпеть и жить» (1, С. 82). Умная, деловая, высо-кообразованная для того времени Софья Николавна во все трудные минуты своей жизни обращалась за помощью к Богу. Послушному и слабохарактерному Алексею Степанычу, встретившему на пути к своему счастью непонимание и сопротивление своей патриархальной семьи, при¬шлось перенести болезнь и страдания, прежде чем он добился руки Софьи Николавны. Брак этот нельзя было назвать ни равным, ни идеальным: слиш¬ком велико оказалось культурное и волевое различие молодых суп-ругов. Но вопреки всему взаимная любовь, постепенно разгорающаяся в их сердцах, растопила лед взаимного отчуждения и недоверия. И здесь важную роль сыграл Сте-пан Михайлович, не только оградивший свою невестку от ревнивого недоброжела-тельства золовок, но и заменившего ей отца. Вообще, сцены общения старика Багрова со своей любимой невесткой относятся к самым ярким страницам «Семейной хрони-ки». Взаимная сдержанная симпатия двух сильных и талантливых натур органично дополнила слабые стороны молодой семьи. Софья Николавна обрела в своем свекре ту настоящую мужскую опору, которую ей не могли предоставить безвольные муж и отец. Сила ее привязанности к этому малообразованному и суровому старику оказа-лась так велика, что в конце своей жизни эта рафинированная горожан¬ка переехала в нелюбимое ею в первое время сельское имение Багрово, где и завершился ее земной путь. Аксаков в этих отрывках фиксирует, как вера в Бога и любовь помогают его ге-роям ограничивать свой индивидуализм и эгоизм, а порой даже брать верх над свои-ми страстями. Софья Николавна научилась сдерживать свою вспыльчивость и смогла по достоинству оце¬нить мудрые обычаи семьи Багровых. Она преодолела в себе гор-дыню интеллектуального превосходства, постигнув благодатность христианского смирения. Алексей Степаныч сумел не только проявить смелость в решаю¬щие мину-ты, но и помог разумными советами своей жене во время ее конфликта с отцом. Сест-ры и мать Алексея Степаныча, хотя и не без борьбы, уступили Софье Николавне пер-венство в доме. Сам же Степан Михайлович открыл в себе способности к глубокой и нежной привязанности, помогавшей ему бороться с привычными вспышками гнева. Чувство единства с природой и окружающими людьми помогло героям Аксакова об-рести согласие друг с другом и гармонию в своей душе. «Семейная хроника» сюжет-но заканчива¬ется рождением желанного продолжателя рода Багровых - маленького Сережи. Круг жизни завершился. И, внося имя «Сергей» в родословную Багровых, Степан Михайлович как бы передал внуку эстафету своей стро¬гой, но притягивающей всех окружающих любви.
В «Семейной хронике» Аксаков обратился к таким глубоким тайнам бытия, ко-торые недостижимы без веры и любви. Любовь в его книге - это условие, при кото-ром личность может совершенствоваться и приближаться к Богу. Источник счастья, блага, силы, могущества и смысл бытия человека в любви. Христианская любовь яв-ляется законом существования человека, общения, творчества, постижения истины. Благодаря соборности человек преодолевает индивидуализм - источник пороков и разъединения людей. «Семейная хроника» Аксакова явилась «попыткой воплощения искусства, несущего высшую духовность и в то же время знающего душевную весе¬лость земного бытия, оспаривающего деспотизм духовности и тяготеющего к «весе-лию духа»» (2, С. 71). В этой внешне непритязательной, а на поверку мудрой и зага-дочной книге, исполненной глубокого целомудрия и высокой поэтичности, «мысль о художестве устранена, но не изгнана мысль о жизни» (2, С. 71). Непреходящее значение «Семейной хроники» состоит еще и в том, что в ней ее автор обратился к глубинным основам русского национального характера, находя в нем в отличие от «Мертвых душ» Гоголя здоровые черты, присущие Вечной России. «Тайна его художества, - писал об Акса¬кове Хомяков, - в тайне души, исполненной любви к миру Божьему и человеческому» (7, С. 413).
СНОСКИ
- Аксаков С.Т. Семейная хроника. - Уфа: Башк. кн. изд-во, 1983. - 208с: ил.
- Анненкова Е.И. Проблема соотношения искусства и религии в восприятии славяно-филов // Славянофильство и современность: Сб. ст. - СПб., 1994.- С. 48-76.
- Благова Т.Н. Соборность как философская категория у А.С.Хомякова // Славяно-фильство и современность: Сб. ст. - СПб., 1994. - С. 177-191.
- Есаулов И.А. Христианское основание русской литературы: соборность / Лит. уче-ба. - 1998. - №1. - С. 105-123.
- Киреевский И.В. Избранные статьи / Сост., вступ. ст. и коммент. В. Котельникова. - М.: Современник, 1984.- 383с.
- Татаринова Л.Н. Христианский подтекст в литературе Европы и США первой по-ловины XXвека. - Краснодар: Изд-во Кубанского гос. ун-та, 1998.- 202 с.
- Хомяков А.С. О старом и новом: Ст. и очерки. - М.: Современник, 1988. - 461с.
Л.И. ФЕДОРОВ,
заведующий справочпо-библиографическим
отделом библиотеки БГПИ
|
|
