|
То множество проблем, которое накопилось в обществе, постоянное на¬пряжение в экономической ситуации, политические противоречия, нацио¬нальные конфликты вроде бы обязывают всех заняться решением наших внутренних проблем. Да, сейчас мы стремимся «догнать и перегнать» по уровню жизни европейские страны. Да, нам нужно достойно жить и с этим трудно спорить. Но мы сами ощущаем всю скучность этой идеи. Чем больше мы углубляемся в самих себя и свои проблемы, тем больше становится понятным совсем другое - это не вдохновляет, не объединяет, не возвы-шает нашего духа, а потому не является долгосрочной перспективой. Нужен вооду¬шевляющий смысл, который ищется как объединяющая идея и мыслителями, и поли-тиками. Становится понятным, что будущее России зависит от того, найдем ли мы свой смысл, реализуем ли свой дух. И здесь, как нам кажется, на помощь приходит само время. Речь идет о том, что наступает эпоха коммуни¬кации, которая принципи-ально изменит место и роль России в современном мире, дав ей возможность реали-зовать свое лучшее, развить саму себя, став при этом одним из локомотивов совре-менной эпохи.
* * *
Нас будет сначала интересовать анализ противоречия, которое породило поли-тические события Х1Х-ХХ столетий и которое, изменившись лишь по форме, сопро-вождает нас сейчас - противоречие между свободой личного духа и социальной не-свободой.
Вот уже около трех столетий борьба свободного духа личности и внешней ее не-свободы в виде деспотизма социальной власти является стержнем разви¬тия россий-ской культуры. История этой борьбы пролегла через мощные крестьянские восстания XVIII века, сильно потрясшие самодержавие, через выступления военной аристокра-тии в 1825-1826 годах, через духовный поиск и народовольческие дерзания русской интеллигенции на протяжении XVIII-XIX веков, последовавшие пролетарские рево-люции, диктатуру пролетариа¬та, становление и попытки реформации командно-административной систе¬мы в XX столетии.
Зададимся вопросом, почему свободный дух личностного индивидуализ¬ма полу-чил реализацию и социальное утверждение в Европе, а в России постоянно наталки-вается на непреодолимые препятствия, приводит вновь к возвращению в несвободу? Самодержавие побеждает декабризм в начале XIX столетия, командно-административная система уничтожает на корню носите¬лей духа индивидуальной свободы в советское время, слабые зародыши духа свободы побеждаются организо-ванной в государство криминальной мафией сейчас, трансформируясь в неупорядо-ченный и деструктивный анархический хаос в области духовной жизни. Причем, сей-час масштабы развития крими¬нального государства столь велики, что оно начинает попирать даже справед¬ливость - еще один и гораздо более мощный и традиционный для России принцип, угрожая реставрацией командно-административной системы и сни¬жением степени свободы. То есть на волне духа свободы Россия вновь и вновь возвращается в состояние несвободы. Что это - мистическая фатальность или преодо-лимое препятствие в истории народа? Этот вопрос сейчас волнует очень многих.
Размышляя над этой проблемой, мы видим основные черты характерного для России способа социализации свободного духа личности. Начнем с того, что носите-ли свободного духа в России со времен декабристов и до наших дней отличались ро-мантизмом, одной из ключевых черт которого является сниженное чувство реально-сти, ее идеализация и определяемое этим отсут¬ствие социально-возможного конст-руктивизма. В принципе, свободный дух по своей природе (как духовное) вообще живет в идеальном мире. Но в России дух в его идеальном бытии всегда более роман-тичен, чем прагматичен, а потому еще более оторван от реальности. Достаточно тон-кий социальный слой его носителей, фактически замыкаясь в своем социально-культурном слое, под влиянием романтизма и веры в чудо идеализирует остальное соци¬альное пространство. Жизнь людей этого слоя происходит как бы в ином, отлич-ном от остального общества культурном пространстве и времени, а потому - в нере-альном социальном мире. Поэтому возникающие желания культурных реформаций обычно находятся в области социально невозможно¬го, противоречат возможностям и даже потребностям остальной части общества.
Этим объясняется и сила духа свободы, ее первоначального порыва - настолько он контрастирует с культурными запросами основного социально¬го слоя, что, как ми-раж, на мгновение фанатично увлекает массы, умножая их силы. Этим объясняется и его слабость в реализации проектов и поражение от противостоящей ему социальной реальности, неминуемый приход к власти реакции, которая вырастает из глубин со-циальной прагматики на волне подъе¬ма свободы духа и в России принимает формы деспотических и бюрократических режимов - поскольку силы локомотива тех немно-гих энтузиастов-романтиков хватает лишь для того, чтобы сломать «до основания», а «за¬тем»..., а затем обычно следует хаос и неупорядоченность социального бытия и последующая деспотия как извращенная форма порядка, по которому так «истоско-вался» в годы разрушений и реформ народ.
Рассуждая о свободе духа личности, мы неминуемо выходим на проблему соот-ношения его с социальной свободой, с либерализмом и демократией как способами ее реализации. Нам кажется важным следующий аспект этой проблемы - только ли то-талитаризм и деспотия убивают свободу? Полагаем, что нет. Можно говорить о двух путях утраты свободы - через тоталитаризм, абсолютное подчинение личности обще-ству и государству, и через разруше¬ние духа как носителя свободы, превращение че-ловека в раба собственных инстинктов, потребления, в придаток техники. Вообще, новая и новейшая история, разразившись в полемику социализма и капитализма, вы-растает из поиска ответа на скрытый вопрос, ставший дилеммой эпохи - высокий нравственный дух или свобода.
Устремленность человека к высокому духу, нравственности так же естественна, как стремление к свободе этого духа. Однако решить этот парадокс - нравственный дух или свобода - не так просто, как кажется. Предоставление свободы может вести и ведет к деградации духа большинства людей, к уничто¬жению высокого духа, его примитивизации. Насилие над духом, ведя порой к его угнетению, напротив, позволя-ет держать общество на духовном уровне. Арис¬тократизм порождал высокий дух и свободу. Социализм делал попытки сохра¬нить и сделать массовым высокий дух, нравственность, культуру через несвобо¬ду. Капитализм и современное его наследие в виде либеральной демократии ратуют за свободу, полагая ее условием воспроизводства духа.
Миф о единообразности сочетания высокого духа и свободы родился из наблю-дения за европейской аристократией. Аристократия, породившая высо¬кий дух, поро-дила и дух индивидуальной свободы. Стало казаться, что без духа нет свободы, без свободы нет духа. Однако прежде чем брать пример с аристократии в свободе высо-кого духа в лице ее взрослых представителей, проводить политику либерализма в об-ществе, нужно суметь наладить систему воспитания, подобную той, которая была ор-ганизована для ее детей. Посколь¬ку при ближайшем рассмотрении оказывается, что свобода может быть кон¬структивной лишь при условии дополнения ее внутренним, личным чувством долга, порядка (немецкий«огdnung»). Однако (пока?) индивидуаль-ное само¬принуждение и семейное воспитание (как традиция аристократии) не могут быть обеспечены для всех и главное заблуждение либерализма в том, что индивидуа-лизм как способ самоограничения, самопринуждения, самовоспи¬тания, чувства меры есть общедоступная практика, общий путь. Для тех, у кого возможны «души прекрас-ные порывы», дополняемые внутренней дис¬циплиной, долгом, честью - вот для кого возможна свобода. Свобода сама по себе без привычки насилия над собой, взращен-ной жесткой системой воспи¬тания, абстрактный либерализм для всех никого не сде-лает человеком. Без постоянного насилия над своей плотской природой, без самоог-раничения человек не может стать и быть человеком. Человеку часто недостаточно показать свет человеческого, но нужно еще научить любить его, трудиться над его созданием и воспроизводством. Основная масса к таким усилиям над собой неспо-собна, а потому в условиях свободы скатывается в животное состояние, идет к унич-тожению духа и постепенному разрушению свободы. Ибо свободным может быть и имеет право быть лишь дух, но не плоть. Животное не может быть свободным, чело-век, становясь рабом своих страс¬тей, животным, не является и не имеет права быть свободным, поскольку он не человек, что и подтвердила история XX века. Без внеш-них ограничений такой человек склонен возвращаться в животное состояние.
Путь абсолютизации либерализма особенно ярко иллюстрирует пример США. Так же как животное в стаде радуется кормушке, так и человек американского «сво-бодного общества» при достаточной кормежке превраща¬ется в животное потребляю-щее и бездуховное. Мы начинаем понимать, что рабство - это не только социальная форма эксплуатации человека, но и путь использования его через превращение в не-человека, через ограничение свобо¬ды духа посредством уничтожения самого духа. Поэтому Америка, фактичес¬ки идущая по пути уничтожения духа, извращает смысл свободы, смысл европейской цивилизации. Это путь разрушения европейского чело-века, ев¬ропейской культуры.
Именно против этого - деградации духа как второй, замаскированной стороны и основы рабства, на наш взгляд, возмущались мыслители конца XIX - начала XX ве-ков, в особенности марксизм, русский экзистенци¬ализм и Ф. Ницше. Бездуховно-прагматический индивидуализм массового общества, в который выродился гумани-стический индивидуализм аристокра¬тии ХVII-ХVIII веков во многих странах, есть безнравственное основание культуры. Построенные на его основе культуры потому есть воплощение безнравственности, поскольку такой индивидуализм безмерен, бес-пределен в своих желаниях, в нем нет самоограничения. Это бесконечный рост по-требно¬стей. Только культура, только общество могут ограничить такого «человека», подобного саранче.
Если человек не способен делать над собой личных усилий, он, видимо, должен принуждаться быть человеком во имя и во благо него самого и других членов обще-ства. Формы такого насилия могут быть различными в разные эпохи и в разных куль-турах. Главным критерием должно быть торжество духа над плотью. Лишь победив в себе плоть (не уничтожив ее, а поставив под контроль духа), можно сказать - я есть человек. Но нужно учить человека, помогать человеку, а если нужно, то и принуждать человека быть человеком.
Это становится особенно понятно сейчас, когда развитие в его могуще¬стве, дан-ном человеком, не может сдерживаться и управляться лишь есте¬ственными (природ-ными) законами, лишь законами не обремененных нрав¬ственностью и высоким духом индивидов. Нравственное ограничение стано¬вится еще одним необходимым и естест-венным законом природы, регулирующим развитие. Ведь нравственность в существе своем есть самоограниче¬ние, остальная природа безмерна и не умеет самоограничи-ваться, подчиняя своему развитию, включая в свою экспансию все ресурсы, в ней есть только внешние ограничения. Если бы не борьба видов, то каждый вид мгновенно подчинил бы себе все ресурсы земли и уничтожил их, уничтожив при этом и себя. Поэтому нравственное регулирование развития становится требованием эпохи. В конце концов, нужно вспомнить, что человек оказался сильнее остальной природы благодаря своей способности нравственного самоограничения, которое есть основа осуществления коллективного бытия, существования сообщества людей.
Если мы начинаем размышлять о связке «высокий дух, свобода, долг, либера-лизм», особенно относительно нашей страны, то выходим еще на одну важную про-блему. Долг и императив долженствования (И. Кант) или совесть (В.С. Соловьев) должны регулировать общественную жизнь? Какой путь сохранения и воспроизвод-ства высокой духовности и нравственности выб¬рать - социальный или личный, через свободу и долг, или через совесть и справедливость более соответствует России?
Начнем с того, что представители слоя подвижников в России во все времена были людьми, имевшими прекрасное образование и воспитание, видевшими Европу и понимавшими ее культуру (начиная с высокообразованных дворян, получивших бле-стящее европейское образование и особенно воспитание; мно¬гие из них были лично знакомы со светилами европейской мысли). Каков же был (а в значительной его части и остается до сих пор) остальной народ? Бандитский и анархичный в своей сущности, разрушительный, не умеющий созидать из внутренних побуждений, но лишь под принуждением, для социальной (общин¬ной, государственной) необходимости. Право-славие в свое время было способом организации нравственности для людей, не обре-мененных чувством долга. В нашей стране, если каждому дать свободу, дух не просто разрушается, он просто испаряется, поскольку существует лишь в обществе и посред-ством общества, в пространстве между людьми в большей степени, чем в каждом из нас. Поэтому традиции регулирования жизни на основе совести как социального, об-щинного регулятора поведения личности в России - и основа стабильности, и основа трагедии духа личной свободы в условиях либерализма и разрушения соци¬альных ре-гуляторов нравственности. Непонятно потому, кто прав по отношению к будущему как конструируемому, как созидаемому и созидательному - носите¬ли свободы духа или консерваторы, такие как К. Леонтьев. Царь, министры, Сталин, чиновники, кто они - ретрограды или понимающие существо основной массы народа? Ведь разруше-ние социальных регуляторов нравственности как условия коммуникации внутри культуры, как матрицы правил взаимодействия превращает наше общество в джунг-ли, функционирующие по «естественным законам» А.А. Зиновьева, приводит к воз-врату в естественно-природное, досоциальное прошлое, в котором человек слаб и без-защитен перед природой, перед законами природы. Поэтому он гибнет, вымирает, де-градирует, утрачивает свои преимущества перед остальной природой, вне общества оставаясь одним из наименее защищенных компонентов природы. Впрочем, и не только в нашем обществе.
Для реализации своего духовного предназначения России нужно решить одну серьезную проблему. Одна из причин забвения своего опыта в нашей стране, посто-янного обращения к чужому опыту заключается в том, что у нас нет технологии реа-лизации своего опыта. Порой кажется поэтому, что проще взять чужую, готовую тех-нологию, модифицировать свои зародыши иных целей (более слабых, чем держав-ность. такие как либерализм), чем уточнить цели и довести их до конструктивности, додумать до технологии реализации, приемлемой для большинства. Но оказывается, что она берется вместе с целями и ценностями и потому может реализоваться лишь в искаженном, ущербном виде.
Почему это происходит? На наш взгляд, потому, что неясны и расплывчаты сами цели. В Европе цель ясна - личность, сейчас - потребляющий человек. Вокруг этого крутится все - и право, и политика, и геополитика. У нас такой четкой цели нет. Го-сударство и держава как цель постоянно пугает всех извне и внутри, постоянно тре-тируется, очерняется. Но нужно понять, что иной цели у нас не было, поэтому ос-тальные исторические аналогии похожи на обезьян¬ничание, перенимание иных целей вместе с готовыми средствами (готовый механизм под конкретную четкую цель).
Кроме того, если даже есть цель, то есть и иные причины трудности реализации своего пути - несистематичность и неаккуратность, непоследова¬тельность и непосто-янство не позволяют доводить до ума ни строительство дома, ни строительство сис-темы государства, ни мыслительную систему. Нет холодного расчета. Нет упертости в одно дело. Потому элементарное невеже¬ство как результат нежелания и неумения дойти до сути процессов, досчитать, додумать. Мистика русской философии - из ве-ры в чудо, от неуверенности в себе и бессилия отдельного человека, отдельной лич-ности перед огромными социальными пространствами. Плюс неудовлетворенность наличным быти¬ем и желание (чудесным способом, скрытыми в мистическом ничто огромны¬ми возможностями) изменить его. «Вера в Россию» - тоже отсюда.
Но зато есть глубина души, ее тайна, сомнения и тоска - основание для меньшей холодности расчета и установки на прагматику, больших сомнений, но и большая ориентация на духовный поиск в противовес приземленному прагматизму. Плюс са-моуверенность в своей Правде. Нужно попытаться заглянуть в это неведомое, помочь ему проявиться, не бросая на произвол судьбы, произвол и фантазию, в Ничто свою судьбу, судьбу России, судьбу рода человеческого. Для России это неимоверно труд-но и всегда остается вопрос - а возможна ли вообще технологизация? Но нужно пы-таться вновь и вновь. Другими словами, чтобы рассуждать о величии и красоте рус-ского духа нужно его сначала вырастить, заставить стать, через воспитание дать ему воз¬можность выйти из глубин души на свет, а потом - не убить. Обучать переживать, воспитывать чувства и через переживание (непосредственно мистически?) по¬стигать социально-духовную реальность. А можно ли этому обучить? Наверное, все же, мож-но. В любом обществе система воспитания, необходимость и учета традиций, и вос-производства, и рождения новых традиций воспитания - но хоть каких-нибудь - единственное спасение. У нас есть добро. Оно живет только между объектами, оно не есть добро, оставаясь «само в себе», будучи лишь принадлежащим субъекту. Сопри-частность бытию, отдавание себя иному, даре¬ние себя, уметь делиться собой, отда-вать частицу себя, обмениваться собой, дарить людям радость, приносить себя в жертву, тем самым размножать добро, осваивать мир посредством проявления себя, тем самым опредмечивая добро - вот цель русской культуры. Задача русской фило-софии потому показать много раз, как делать добро, учить делать добро. Собственно, поэтому русская филосо¬фия, представленная наиболее значимо морально-этическим направлением, реализовывалась в литературе - Чехов, Достоевский, Толстой, которая по-русски не менее (если не более) философская, чем европоцентристская академи¬ческая философия. Чтобы нести себя, нужно иметь себя - отсюда главная идея России - воспроизводить себя, свой дух, оставаться собой, защищать себя. Развитие при этом не цель, а лишь средство приспособления к охранению духовной жизни, диктуемое внешними условиями, общим прогрессом науки, техники, особенно в области обороны.
Считаем, можно сказать, что все же не пропал даром «их скорбный труд и дум высокое стремленье». Носителей свободного духа в стране стало уже около трети. Но все ли они несут в себе и высокую нравственность, высокий дух? А поэтому сможем ли мы сейчас удержаться на уровне эфемерной свободы духа? Стоит ли, имея в виду традиции нашего народа, отдавать предпочтение либерализму, основанному на чув-стве долга, если у нас его нет? Сколько усилий нужно, чтобы сделать из нас европей-ского человека, да и возможно ли это? Нужно ли во имя либеральной идеи уничто-жать дух? Ведь нравственность как социальный регулятор тоже имеет длительную историю и широкое распространение.
Какой же путь воспроизводства нравственности выбрать нам, нашей куль¬туре? Совесть или долг? Сможем ли найти свой смысл, обозначить свою цель. Не лучше ли воспроизводить свои традиции? Вот проблема проблем. Решить ее непросто и нельзя рубить сплеча, но решать ее нужно, поскольку исполни¬телям, руководителям-администраторам, менеджерам-управленцам нужна конкретная цель, технология, чтобы новое началось реализовываться. При решении этой проблемы неплохо пом-нить слова К. Ясперса: «Никто не может знать, что же действительно старое и что, собственно говоря, будущее; эпоха еще неясна в своей сущности, поэтому - не пони-мая ни себя, ни ситуации - люди борются, быть может, против подлинного смысла».
* * *
Чтобы устранить российский «комплекс неполноценности», задумаемся, а есть ли вообще один универсальный путь установления и сохранения нрав¬ственности? Есть ли это лишь путь либерализма? Наверное, нет. Сейчас мы понимаем, что сколько культур, столько нравственных миров и императивов регулирования поведения и дея-тельности человека. Не признавая нравствен¬ности (добра) как множественности, но не как тенденции к унификации, мы с необходимостью приходим к идее добра, кото-рая исключает из себя многое (множество людей, культур) и противоречит самому себе - добру. Человеку свойственно свое добро, свою нравственность, свои способы социализации нравственности выдавать за всеобщее. Однако лишь признание (и раз-работка критериев) нравственности, минимальных ее дроблений и способов взаимо¬действия различных нравственных оснований множества культур - путь истинного добра. Толерантность, терпимость. Нужны не общие принципы нравственности (вы-родившиеся в такую фикцию как «общечеловеческая нравственность»), а поиск осно-ваний нравственности по отношению к бытию, исходя из самого бытия, его разви-вающегося характера. То есть искать критерии нравственности и добра, которые все-гда будут выглядеть как огра¬ничители некоего пространства, а не точка. В рамках этих границ, этого поля могут осуществляться различные нравственные философии, реализовываться различные нравственные основания и принципы, которые не проти-воречат принципам развивающегося человеческого бытия. Это вовсе не означает оп-равдания безнравственности, но есть лишь оправдание различных нрав¬ственных ос-нований, может быть, единого и схожего в проявлениях нрав¬ственного, которое, од-нако, будучи вырванным из культуры и связанных с нею корней (оснований) нравст-венности, перестает быть таковым, оставаясь лишь ничего не значащим набором слов, но не регулятором действительного поведения. Нравственность может осуществлять-ся лишь как единое целое. Она не может существовать и не может найти общего на уровне абстрактных норм, которые вне культуры теряют смысл. То есть нужно гово-рить о сочета¬нии истины, добра и красоты в конкретной культуре, об их взаимодейст-вии, взаимовлиянии, взаимодополняемости в едином духовном целом каждой культу-ры. Поскольку добро и красота субъективны и объектоцентричны, то нужно не искать единой нравственности, единых идеалов нравственности и красоты, а искать пути взаимодействия различных нравственно-культурных миров, их коммуникации, то есть искать принципы нравственности во взаимо¬действии культурных миров, в том числе в международной практике, искать принципы осуществления контактов с ины-ми культурными мирами, развивая это до уровня технологий. Реальная проблема (ко-торая часто решается вой¬ной) - всегда ли есть бесконфликтная основа для такого взаимодействия?
Итак, мир в XX столетии как бы разломился на множество миров, множе¬ство культур. Он стал мозаичным и его невозможно привести к единому знаменателю. Не-обходимость же единения мира множества различных куль¬тур (хотя бы во избежание разрушения планеты и исчезновения человеческой цивилизации) не вызывает сомне-ний. Поэтому необходима коммуникация культур, поиск бесконфликтного взаимо-действия и «профилактики» мировых конфликтов. Можно утверждать, что наступа-ет эпоха коммуникации. Ее первым сигналом стала информационная эра, постепен-но объединяющая человечество пока на основе информации. Но информатизация - лишь «один из», и не самый мощный фактор, интегрирующий человеческую цивили-за¬цию. Возможно и неизбежно множество путей коммуникации культур и в духовно-гуманитарной сфере, и в сфере политической, и в сфере экономичес¬кой, во всех сфе-рах человеческой деятельности. Без этого выживание челове¬чества, погрязшего в конфликтах народов и культур, в «конфликтах с приро¬дой» и экологическим кризи-сом, становится невозможным. К сожалению, конфликтность взаимодействия и ком-муникации гораздо более для них ти¬пичны в мире сейчас, чем обратное. Более того, социальные конфликты невозможно ни предотвратить, ни разрешить через рацио-нальность, через международное право и (рациональные же) санкции ООН - это до-казывает вся история XX века. Невозможно потому, что всякий конфликт есть эмо-ция, эмоция разрушительная, эмоция агрессии и зла. Предотвратить или нейтрали¬зовать ее можно лишь эмоцией же, но эмоцией конструктивизма, эмоцией добра и высшего стремления, выхода из зоны конфликта в зону высоких ценностей духа, высших идеалов бытия. Нужен поиск иных способов и путей коммуникации. Одним из таких путей становится использование живого опыта взаимодействия культур, по-иска и кристаллизации глубинных оснований такого кросскультурного взаимодействия.
Россия волею судьбы стала таким полигоном, а русский народ проявил себя как народ, способный к интеграции культур, их бесконфликтному много¬вековому сосу-ществованию, причем, отметим особо, с их сохранением и развитием отнюдь не на уровне индейских резерваций. То есть русский народ по своим потенциям проявил себя как великий интегратор, который устрем¬лен к сохранению и внедрению идеалов человека, идеалов добра. Но в предыдущей истории Россия была интегратором про-странств, создавала им¬перии территорий. Однако нетрудно заметить, что такие терри-ториальные империи никогда не были ни самоцелью, ни - как теперь оказывается - единственным средством осуществления миссии добра как существа русской культу-ры. Поэтому теперь нужно, чтобы из интегратора пространств русская культура пре-вратилась (преимущественно) в интегратора духовного, в миро¬вого коммуникатора культур. Добра русской души и русского сердца хватит на всех.
Считаем, что «стартовый потенциал» российской культуры для коммуни¬кативной эпохи несравненно выше других культур. Она предназначена для коммуни-кации самой судьбой. Этот уникальный опыт становится очень важ¬ным для использо-вания его в эпоху коммуникации. Но нужно суметь реализовать его. И вновь потянут-ся народы (несмотря на противостояние узкокоры¬стных сегодняшних политических элит в их стремлении любой ценой удер¬жать свою клановую власть). Весь мир придет в наш дом учиться добру, пропитаться добром, научиться добру и через это взаимо-действию, коммуни¬кации с иными культурными мирами. Византизм России - не в ее конкретной религиозной форме, а в сохраненных и развитых (в том числе, конечно, под влиянием православия) широте души и чуткости сердца, в гуманизации человече-ства. В этом предпосылки ее функции в единении человечества. Лишь это, одновре-менно, единственно достойная для России задача. Одно из самых сильных средств для этого - расширение системы образования, одной из наиболее мощных в мире и выход на рынок образования.
Миротворчество, но не в американском его понимании как создание и после-дующее разрешение конфликтов с целью усиления своего влияния, а предотвращение мировых конфликтов, профилактика конфликтов, создание центров коммуникации. Геополитическое коммуникаторство, к которому потенциально способен каждый рус-ский, несущий добро в своем сердце. Русская душа, рвущаяся на просторы великих духовных дел, за пределы примитивной российской действительности, дождалась своей эпохи, своего исторического часа. Нужно взять на себя эту роль и в духовном плане, и в организационном. Вот новая задача, путь к новому единению человечества, к духовной мировой империи. Это должно стать основой геополитической и геоэко-номической стратегии развития России.
К этому обязывает и географическое положение, которое позволяет замк¬нуть на территорию России материальные и информационные коммуника¬ции, тем самым став регулятором этих потоков, позволяя участвовать и таким способом в коммуникатив-ных мировых процессах.
Конечно, нужны центры обучения, кристаллизации этого искусства, его техно-логизации, помогающие проявить эти феноменальные и теперь столь актуальные спо-собности, воплощать их в реальном мире. Скорее всего, утра¬тится функция государ-ства в таком духовном подвижничестве. Государство станет лишь тем, чем оно всегда было для россиян - бренным телом духа, лишь способом и средством его существо-вания и воспроизводства.
Заключая, отметим, что для России погоня за материальным благополучи¬ем все-гда не цель, но средство. Материальная сторона существования становится лишь ус-ловием развития духа коммуникативности. В принципе, если сильно не сопротив-ляться этому, здесь нас пока не может опередить никто. Это для нас привычно как сама жизнь. Можно уверенно заявлять, что Россия способна стать и станет (вне зави-симости от обстоятельств) самым мощным мировым центром коммуникации культур. Развитие ее как такого центра будет происходить лавинообразно. Но лучше к этому подготовиться, что сделает выполнение этой функции российской культуры более эффективной. Для этого нужно развивать и проявлять потенциал добра, учиться про-явлению добра, дарению себя людям, учиться искусству коммуникации.
А.И. СЕЛИВАНОВ,
докторант БашГУ
|
|
