|
Кризис самоидентификации (на личностном и общественном уровнях), утрата людьми подлинности и смысла бытия - таковы характеристики нынешней российской духовной жизни. Причины, приведшие наше сообщество к такому печальному состоянию, многочисленны и разнообразны. И не о них сейчас речь. Главное - поиск пути преодоления указанного кризиса, обретения подлинности и смысла бытия. Удастся ли найти такой путь? - Ответ на этот вопрос принесут ближайшие десятилетия. Ясно одно: судьба российского сообщества и не только его определяется сегодня в первую очередь не построением эффективной экономики и стройной, сбалансированной правово-политической системы, а поиском и созиданием удовлетворяющего требованиям современной эпохи и дающего надежные смысложизненные ориентиры мировоззрения.
Главной особенностью современной эпохи, предопределяющей конструкцию искомого мировоззрения, является то, что человечество исчерпало возможности своего стихийного развития. Иначе говоря, стихийное развитие человечества вплотную подвело его к "запретной черте", что проявляется в возникновении и чрезвычайном обострении глобальных проблем (экологической, демографической, продовольственной и т. д.). Пересечение этой черты, неизбежное скорое в случае продолжения прежнего - стихийного - типа социального развития, приведет человечество к гибели. Человечество должно научиться жить по-новому: расчетливо, экономно, отчетливо осознавая хрупкость своего бытия.
Какое же мировоззрение соответствует нынешнему состоянию человечества? - Однозначный ответ здесь вряд ли правомерен. Но некоторые размышления и предложения в связи с поставленным вопросом вполне уместны. Прежде всего, следует подчеркнуть, что искомое мировоззрение может сформироваться только на основе уже имеющихся. Более того, возможно, что поистине новое мировоззрение и не нужно, что адекватным требованиям современной эпохи является одно из существующих мировоззрений. Так, например, многие авторы поддерживающие лозунг о возрождении России, уверены, что сейчас необходимо возрождение одного из достаточно древних мировоззрений: христианского (православного в данном случае) мировоззрения. Другими словами, они не сомневаются в том, что только православное мировоззрение необходимо и спасительно для России, что только оно позволит россиянам обрести подлинность и смысл бытия. Именно эти авторы вспоминают в наши дни славянофилов и К. С. Аксакова в частности. Ведь "славянофильство" - название в известной мере случайное. По мнению знатока русской философско-религиозной мысли В. В. Зеньковского, точнее было бы говорить не о славянофильстве, а о "православно-русском" направлении. Ибо единственно православие, утверждали те, кого стали называть славянофилами, является надежным фундаментом нравственности и культуры в целом. Только православие, в отличие от латинства и протестантства, считали они, содержит в себе неповрежденную и неискаженную полноту божественного откровения, только ему присуща свободная стихия духа, всегдашняя устремленность к творчеству, только оно свободно от покорности необходимости, диктуемой западным рационализмом. Надо отдать должное славянофилам (А. С. Хомякову, И. В. Киреевскому, К. С Аксакову, Ю. Ф. Самарину, И. С. Аксакову), в своих размышлениях о судьбах России и человечества в целом они высказали немало глубоких и интересных идей, которые, несомненно, заслуживают актуализации и обсуждения. Это, в частности, идея о целостности духа. Целостность духа является, подчеркивали они, необходимым условием постижения истины. В соответствии с их учением, достижение истины невозможно через использование отдельных познавательных способностей человека: чувств, разума, веры. Только целостный дух способен вместить истину во всей ее полноте. Это также их идея соборности, выступающая у них, по сути, как принцип бытия, соборность понималась ими и как свободное объединение людей, основанное на любви. К. С. Аксаков характеризовал с помощью этого снятия общину, в которой "личность свободна как в хоре". Еще одной ценной идеей, развивавшейся славянофилами, является идея внутренней свободы человека, противопоставляемой ими внешней необходимости. Человек, утверждали они, должен руководствоваться внутренними духовными мотивами, совестью, а не материальными и политическими интересами. Государство, в соответствии с их взглядами, всегда стремится к осуществлению именно "внешней правды". Вне зависимости от формы правления оно всегда основывается на насилии. Русский народ, по К. С. Аксакову, является негосударственным. Решающую роль в жизни русского народа, считал он, играют семейно-общинные отношения и традиции. Высоко оценивая духовное наследие славянофилов, не следует, конечно, некритически переносить их идеи и оценки на современность. Все-таки из истории надо извлекать уроки. Так, в свете отрезка российской истории, отделяющего нас от времени их творчества, очевидно, что славянофильская оценка русского народа как негосударственного, абсолютизация славянофилами роли религиозно-нравственного начала в его жизни, хотя и содержат свою долю истины, могут быть охарактеризованы как проявление традиционного российского правового нигилизма, который принес России много бед и который, к сожалению, жив и поныне.
Возвратимся к вопросу о мировоззренческих поисках.
Как оценить тогдашние (середина XIX в.) и нынешние упования на спасительность для России (и не только для нее, полагали славянофилы, и полагают их сегодняшние последователи) православного мировоззрения?
то касается тогдашних упований, то они, очевидно, не оправдались, хотя и имели серьезные основания: глубокую укорененность православия в народной жизни и правово-политической системе Российской Империи. И тем не менее, православие и как мировоззренческая система, и как образ жизни, и как социальный институт сначала было потеснено, а затем (в советское время) и вовсе было вытеснено на периферию общественной жизни. Происходило это "вытеснение", как известно, в варварских формах. Однако, сам факт "потеснения и вытеснения" православия достаточно красноречив.
Насколько обоснованны нынешние надежды на спасительность для России православного мировоззрения? Попытаться ответить на этот вопрос можно, сопоставив нынешнюю российскую духовную ситуацию российской же ситуацией периода творчества «старших» славянофилов. Понятно, что я могу здесь указать и сравнить лишь отдельные характеристики этих ситуаций. Надо сказать, что между ними есть некоторое сходство, иначе их сопоставление было бы бесплодным. Это сходство можно усмотреть, в частности, в том, что тогда (30-50-е годы XIX в.) происходило становление самостоятельной философской (и богословской) мысли в России.2 Сейчас (после семидесятилетнего господства советской идеологии) происходит, по существу, возрождение, а, можно сказать, и новое становление российской философии и российского богословия. На этом сходство, по сути дела, и заканчивается. Далее идут фундаментальные различия сравниваемых духовных ситуаций. Конкретнее. Тогда господствующими типами мировоззрения были мифологическое и религиозное, неразрывно и весьма гармонично слитые между собой в народном сознании. Теперь в массовом сознании абсолютно преобладает во многом хаотическое мировоззренческое образование, в котором причудливо переплелись элементы самых разных (мифологических, религиозных, квазирелигиозно-утопических, философских, научных, атеистических) мировоззренческих систем. Тогда жизнь народа регулировалась преимущественно вековыми национальными и религиозными традициями. Теперь, после того как эти традиции сначала размывались развивавшимися рыночными отношениями, а затем целенаправленно и насильственно уничтожались, жизнь масс регулируется чем угодно: диким рынком, неупорядоченным законодательством, реликтами и "осколками" традиций, субъективной волей любого чиновника и криминального авторитета... Тогда элитарное (и религиозное, и атеистическо-позитивистское) сознание было прогрессистским. Теперь и элитарное (и религиозное, и атеистическое), и массовое сознание является эсхатологическим.
На первый взгляд, особенно обнадеживающим для восходящего развития процесса "второго крещения Руси" (нынешней волны христианизации России) представляется последняя из отмеченных характеристик современной духовной ситуации: широчайшее распространение эсхатологических настроений. Действительно, для христианства вообще, а для русского православия в особенности, характерен ярко выраженный эсхатологизм: напряженное ожидание конца земной (и мировой) истории и торжества Царства Божия. Эсхатологизм в отечественной традиции смыкается с русским мессианизмом, согласно которому православная Россия является единственной хранительницей истины Христовой и именно ей предназначено осуществить конечные цели истории: достичь Царства божия. Не вызывает сомнений то, что нынешний всплеск эсхатологических настроений, обусловленный многими факторами (приближением конца 2-го тысячелетия; трагичностью российской истории XX века, кричащей, что "так (без Бога) жить нельзя!"; обострение глобальных проблем современности и т.д.), способствует возрождению православного миросозерцания среди населения России. Иными словами, это мировоззрение, благодаря своему эсхатологизму, в известной мере адекватно предкатастрофическому состоянию, в котором оказалось российское общество. Однако, при всем уважении к этому гениальному мировоззрению, мне представляется, что указанная адекватность не только не спасительна, но, напротив, чревата действительным концом истории России (и человечества в целом). Дело в том, что, хотя существуют различные трактовки христианского эсхатологизма , поскольку само христианское пророчество о конце истории (Откровение Иоанна Богослова) является "весьма темным" даже по признанию самих христианских богословов, в целом для христианства конец истории не столько страшен, сколько желателен. Ибо, в соответствии с христианским вероучением, конец истории, конец времени и будет достижением Царства Божия. В силу этого для христианства указанные выше факты (перечисление их можно было бы продолжить), свидетельствующие о приближении человечества к "запретной черте", - это знаки не только (и не столько) грядущей гибели человечества, сколько знаки скорого торжества Царства Божия, приобщение к которому и составляет смысл бытия христианина. Так что конец земной истории глубинно желателен христианству, ибо его достижение означало бы Достижение смысла и цели жизни всех христиан. Другое дело, по христианскому вероучению, "только Отец ведает времена и сроки", а люди никогда не знают, созрела ли " жертвенная готовность к концу и жажда конца"4. Таким образом, можно сказать, что христианское вероучение утверждает неизбежность конца мировой истории (и это утверждение, в сущности, неоспоримо), а также в некотором смысле Желательность этого конца. Именно поэтому я и говорю, что известная адекватность христианского мировоззрения нынешней эпохи чревата приближением действительного конца истории. Они - эпоха и эсхатологические мотивы христианского мировоззрения - могут срезонировать, и этот резонанс может выбросить человечество пределы области, ограниченной "запретной чертой". Может статься что это будет (в случае принятия человечеством такого мировоззрения) самая "сладкая" из возможных смерть человечества: смерть в предвкушении вечного блаженства. Может быть, так и будет...
Все-таки, возможна и, на мой взгляд, более достойна человека иная позиция перед лицом возможного скорого конца истории, позиция основанная на ином мировоззрении. Я, как уже отмечалось, полностью принимаю тезис христианства о конечности человеческой истории, однако, я не принимаю христианских упований на жизнь вечную5. Поэтому конец истории я воспринимаю как абсолютный конец, как окончательную гибель человечества. Поэтому для меня факты, свидетельствующие о нынешней (смертельной?) болезни человечества, не обещают ничего желанного, не предвещают вечного блаженства в Царстве Божьем. Они говорят лишь о том, что болезнь опасна, что надо с ней бороться. Для этого необходимо, я уверен, не впадение в молитвенный транс, а каждодневная, регулируемая нравственно-правовым разумом, деятельность, необходимо научиться жить в соответствии с ограниченными земными ресурсами, необходимо отказаться от идеала (идола) потребительского общества, необходимо прогнозировать последствия осуществления принимаемых решений и т. д. Здесь могут последовать резонные вопросы: возможна пи организация общественной жизни на основе нравственно-правового разума; надо ли длить историю, если признавать принципиальную ее конечность и абсолютность ее конца? Что касается первого из сформулированных вопросов, то я, исходя из анализа истории и современности, считаю очень маловероятным такой ход будущей истории человечества, который приведет к становлению общественной организации, жизнь которой регулировалась бы преимущественно нравственно-правовым разумом. Убежден, однако, что альтернативой этого маловероятного направления общественного развития является скорая гибель человечества (очень хочется, чтобы это мое убеждение не подтвердилось). Второй вопрос формулируют, как правило, авторы, утверждающие бессмысленность индивидуальной и общественной жизни человека при признании ее временности, конечности. Такая позиция свойственна, в частности, авторам, отстаивающим принципы христианского мировоззрения. Я же считаю, что "отсечение" вечности от жизни вовсе не обрекает нас на отрицание смысла жизни и на безбрежный пессимизм. Мировоззрение, принимающее такое "отсечение отрицает лишь религиозные и квазирелигиозные надежды на обретение абсолютного смысла посредством достижения человеком вечной "жизни в Боге или Божественной жизни", оно отрицает смысл жизни человека вне самой этой жизни. Утверждая абсурдность упований на вечную жизнь, такое мировоззрение требует от человека трезвой самооценки. Оно говорит человеку: осуществляй себя в качестве человека сегодня, ибо завтра тебя уже не будет; сохраняй свое достоинство "у бездны мрачной на краю". Здесь, естественно, последуют обвинения излагаемой точки зрения в субъективизме и релятивизме. Действительно, обозначенная мировоззренческая позиция чревата субъективизмом, релятивизмом, а также пессимизмом и аморализмом. Но она не ведет неизбежно к ним (релятивизму, аморализму...). Да, атеистическое мировоззрение может вести к аморализму и релятивизму, но мало ли преступлений было совершено с именем Бога?! Тем большего уважения достоин человек, который перед лицом своей (и человечества) завтрашней смерти не впадает в черный пессимизм и аморализм, не топчет других людей не потому, что за это он может потерять вечное блаженство, даруемое Богом, а потому, что это недостойно звания человека. Тем большего уважения достоин тот, кто в мире без Бога, стремится, "поднимая себя, поднимать других". Отмечу, что такое мировоззрение совсем не ведет к антропопатрии (к возведению человека в предмет поклонения). Оно, будучи философским по своей природе, критично оценивает как нынешнее состояние человечества, так и его возможные будущие достижения. Это мировоззрение ничуть не склонно к обожествлению человека. Ценность и достоинство человека, в соответствии с таким мировоззрением, состоит не в том, что он богоподобен и способен к "обожению", а в том, что он, осознавая свою (и человечества) смертность, способен созидать смыслы, способен творить истину, добро, красоту. Такое мировоззрение прямо говорит о трагизме его бытия, о хрупкости культуры, о бренности духа. Но оно вовсе не отрицает радостей человеческого бытия, связанных с созиданием смыслов и наличием в этом бытии высших ценностей. Напротив, оно говорит человеку: люби, твори, береги их (эти ценности), в частности и потому, что они смертны, не гарантированы, зависят и от тебя. В соответствии с таким мировоззрением, завтрашняя смерть человека (и человечества) не отрицает то, что сегодня он осуществляет себя в качестве человека: стремится к истине, помогает другим, наслаждается красотой, печалится и радуется, ненавидит и любит. Настоящее не отменяется будущим, оно - самоценно, завтрашняя смерть не обессмысливает сегодняшнюю осуществленность в качестве человека. В соответствии с таким мировоззрением, смысл жизни человека состоит в его бытии человеком. Пока есть возможность бы человеком, жизнь не обессмыслена. Поистине человеческая жизнь трагична и прекрасна. Поистине человеческая жизнь - это жизнь соответствии с максимой, которую человечество сформулировало помощью И. Канта: "Поступай так, чтобы ты всегда относился человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству"? Таким образом, это мировоззрение призывает бороться за человека в себе и в других независимо от того, сколь долго еще можно осуществлять человеческое бытие: тысячелетия или секунды. Оно утверждает, что жизнь человека (индивидуальная и общественная) обессмысливается только тогда, когда исчерпываются возможности человеческого бытия. Именно такое мировоззрение, по моему убеждению, является наиболее адекватным современной эпохе.
Список литературы:
- См.: Зеньковский В. В. История русской философии. - Л., 1991. - Т. 1, ч. 2. - С. 6.
- См. об этом т. I указанного сочинения В. В. Зенькоеского, а также 6-й раздел фундаментальной книги Г. В. Фроловского "Пути русского богословия", - Киев, 1991.
- Так, например, Н. А Бердяев писал об активно-творческом эсхатологизме (см. об этом: Самопознание. М., 1991, с. 30) и далее). Здесь мы читаем, в частности: "Эсхатологизм, к которому я пришел, совсем особенный... Он мало общего имеет с монашеско-аскетической эсхатологией во многом противоположен. Монашеский аскетизм был соглашательством с миром и его эсхатологизм пассивно-послушный. Я же исповедую активно-творческий эсхатологизм, который призывает к преображению мира".
- Булгаков С. Н. Свет невечерний: созерцания и умозрения. - М., 1994.- С. 351.
- См. об этом подробнее в моей книге "Избранные лекции по философии". Уфа, 1996.
- Смысл жизни: Антология. - М., 1994.
- Кант И. Соч.: в 6-ти т. - М., 1965. - Т. 4. - С. 270.
В. Н. ФИНОГЕНТОВ,
докт. филос.
наук, проф. Уфимского
технологического института сервиса
|
|
