|
Имя Георгия Андреевича Мейера (1894-1966) мало знакомо нашим словесникам и сейчас, спустя 30 лет после его кончины, хотя уже десятилетие мы «вспоминаем» и «возвращаем» забытые и незнакомые ранее имена. Георгий Андреевич носил фамилию далекого предка - Мейера фон Зегевольта, выходца из ливонского рыцарства, который пришел на службу в Россию при Иване Грозном. Мать Мейера была из рода Аксаковых. Сплетение этих линий в его родословной может многое объяснить и в его характере, и в его творчестве: любовь к деревне (детство провел в имении матери) и неприязнь к городу, отношение к университету (ушел с первого курса этого «рассадника» революции», стал военным) и к религии (перед войной 14-го года посетил Оптину Пустынь). Он был «ортодокс» во всех смыслах; отказался присягать Временному правительству («присягу, как перчатки не меняю»), одним из первых записался в Белую армию. И в Германской войне, и в гражданской отличался особой отвагой, тяжело переживал гибель Отечества. После эвакуации, голода в Константинополе - Париж, скромная жизнь с женой в маленьком отеле, сотрудничество в монархическом органе «Русская Земля», работа таксистом, статьи в газете «Возрождение». И все это время - насыщенная духовная жизнь. Он выступал с докладами, писал. Его героями были Пушкин и Баратынский, Лермонтов и Тютчев, Случевский и Ф.И. Достоевский. Любой исследователь, кто встретится глазами с его работой «У истоков творчества Достоевского» («Возрождение» от 9 апреля 1936 года), легко почувствует: книгу о русском классике Мейер мог написать и тогда, в конце 30-х. Но адепт «медленного чтения» и долгого вчитывания (здесь, конечно, сказался тот же благостный консерватизм Мейера) не имел права спешить. Книгу «Свет в ночи» (она вышла в издательстве «Посев» в 1967 г.) он не успел закончить и спустя тридцать лет, ко времени своей кончины: в ней недостает предисловия и заключительной главы. Но и «чуть-чуть незаконченный» труд Георгия Мейера достоин занять самое почетное место в работах о Достоевском (об этом говорили уже письма его читателей, которые знакомились с отдельными главами по журналу «Грани» и признавались, что чтение это буквально перевернуло их жизнь). Книга эта может показаться опытом духовного толкования, хотя, скорее, это все-таки опыт художественного прочтения. Образы Достоевского, повороты сюжета, отдельные детали - все это для Мейера единицы органического целого. Достоевский прочитывается им не как писатель-психолог (психология в его романах играет лишь вспомогательную роль), не как «философ в образах», но как художник особенный, изображающий духовную сущность человека. Медленно, шаг за шагом, читая «Преступление и наказание», Мейер тайное делает явным, с завидной четкостью прочерчивая силовые линии в тексте романа, которые существуют в нем, но редко замечаются даже самыми въедливыми исследователями. После книги «Свет ночи» до отчетливости ясно становится, почему русского классика можно с полным правом называть христианским писателем: дело не в «назидателъности» (которой в творчестве Достоевского как раз нет), но в глубинных основах его прозы...
В движении мысли Г. А.Мейера важны и толкования, и цитаты, и «рассуждения в сторону». Думал он не фрагментами, но главами, из которых самая маленькая занимает более тридцати книжных страниц. Труд Георгия Мейера отражает главную авторскую особенность - умение читать вглубь.
С. ФЕДЯКИН
|
|
