|
Более ста лет тому назад прекрасными майскими днями на пароходе в Уфу из Перми Камой, а затем Белой рекою ехал мальчик, которого везли к уфимской родне. На Белой даже в ту пору были песчаные перекаты, и, пока облегчали и перетаскивали пароход, пассажиры шли берегом, на котором можно было увидеть необъятной толщины деревья: на севере, в пермских хвойных лесах, таких гигантов не было.
Мальчика ждали в уфимском родовом имении, о котором он уже много слышал. Отец его давно оставил эти места и, рассказывая о них сыну, рассказывал как бы себе, будоража свои воспоминания и свою любовь к родной ему с детства природе: «Родина тем милее, чем недоступнее».' Всё, о чём рассказывал отец: об уфимских землях, башкирских степях, о Бугуруслане, о рыбной ловле, о перелёте птиц, мальчик нашёл, научившись читать, в сочинениях С.Т.Аксакова, - писателя, ставшего ему близким и любимым. Мише Осоргину не раз рассказывали, что с Аксаковыми они в родстве и это, безусловно, повышало интерес к «Багрову-внуку». Мальчик - будущий писатель, публицист, видный представитель русского зарубежья Михаил Андреевич Ильин-Осоргин, писал об этом позднее: «В моём представлении все эти любимые отцовские места стали картинами из детских лет «Багрова-внука», знакомыми мне до мелочей. Каждый сам создаёт свой рай, а мой был создан в полном согласии со страницами Аксакова - но с прибавкой и своего, ранее облюбованного и возведённого в святость. В Каму вливалась Белая, в Белую -Дёма, а к елям, пихтам и прозрачной аскетичной лиственнице прибавились необычайно могучие буки и вязы оренбургского и уфимского края. Я так вчитался в «Семейную хронику», что не всегда мог сказать, что случилось со мною, и что с тем мальчиком, родившимся при Екатерине, который лишь на 65-м году жизни стал писателем и день за днём записал впечатления раннего детства».2
Благодаря аксаковским книгам юному Осоргину запомнились все названия местечек, где такой же как и он мальчик гулял, удил рыбу, собирал грибы и ягоды. «Когда я увидал Уфу и закинул удочку в воды Дёмы - всё это было мне давно знакомым и родным, и я не удивился, когда отец повёз меня показать своим родственникам и их фамилии оказались хорошо мне известными по аксаковской книге. Мне особенно было памятно и приятно, когда погладили меня по голове старички Нагаткины, потомки тех, которые с такой лаской отнеслись ко всеми затравленной матери Багрова-внука..., а когда я вёл под ручку к столу... мою родную бабушку, родом Осоргину, фамилия которой позже присоединилась к моей родовой - я помнил, на каких страницах моей любимой книги встречалась мне эта фамилия, как и фамилия моего отца».3
Итак, имя Аксаковых сопровождало Осоргина с самого детства. И эта осознанная с детства духовная близость не могла не наложить отпечаток на характере, всей последующей жизни и подвижнической деятельности M.A. Осоргина.
Не менее яркие впечатления в памяти оставила Уфа и уфимские родные во второй приезд, когда сразу по приезде умер сопровождавший Мишу отец, и подростка оставили на попечение уфимских кузин Марии и Любови Резанцевых. Все свободное время компания молодых людей проводила на Деме. Кузины были, как тогда говорили, «из новых»: стриженые свободные и самостоятельные в мыслях и поступках. Любимым занятием молодых были «вольные» песни у костра. «Не этими ли звуками, - писал М.А. Осоргин, - была вспахана во мне почва для будущих благодатных всходов..., вызревших позже в тюрьмах, ссылках, при всех режимах и всех обстоятельствах - так до сего дня»." Ну, а обстоятельства эти не замедлили сложиться. В годы, предшествовавшие Первой российской революции, Осоргин, будучи еще студентом юридического факультета Московского университета, примкнул к революционному движению. На короткий срок сошёлся с эсерами. После Декабрьского вооружённого восстания был арестован, полгода провёл в одиночке Таганской тюрьмы. Под залог и под надзор полиции был освобожден и вскоре уехал в Финляндию, а оттуда - в Италию, где прожил до 1916 года. Во время Первой мировой войны посылал корреспонденции в русскую печать. Первые крупные беллетристические произведения Осоргина были опубликованы в журнале «Вестник Европы», но серьёзной писательской работой он считал то, что было написано позднее. В 1916 году нелегально, через скандинавские страны вернулся в Россию и тут же был послан корреспондентом от «Русских ведомостей» на западный фронт. До отъезда вновь побывал в Уфе, где тщетно пытался найти могилы отца и матери.
Свержение царизма застало Михаила Андреевича в Москве. Первые дни Февральской революции он воспринял как лучшие дни своей жизни. Его общественная активность проявлялась в самых разнообразных формах. Писатель принимал участие в разборке архива Охранки, был председателем Всероссийского союза журналистов и заместителем председателя Московского отделения Союза российских писателей, стал организатором и деятельным участником «Лавки писателей».
После октябрьских событий 1917 года, просматривая газеты, Осоргин встречает в списке народных комиссаров «уфимское имя» и вспоминает, что с Александром Дмитриевичем Цюрупой - ныне мужем «милой кузины Манечки», он уже встречался в 1916 году, когда искал в Уфе могилы близких. Теперь это был нарком продовольствия молодой Советской республики.
Во время голода летом 1921 г. Осоргин стал членом и редактором общественного Всероссийского комитета помощи голодающим, созданным при содействии А.М.Горького. Как и всем, кто остался после революции в России, ему хотелось работать на благо страны, оставаясь при этом независимым и порядочным человеком. Он писал: «Мы видели и знали новых людей, силящихся поставить на ноги раненого колосса, видели народ, пробудившийся к созидательной жизни...Нам казалось, что вопреки всему революция явилась для России благом...и во имя борьбы за это мы хотели жить в России».5 Вместе с тем, в Осоргине росло предчувствие, что для российской культуры наступают тяжёлые времени: «Не было ли во мне тогда предчувствия, что нарождающийся строй, воздвигнув свои новые тюремные камеры и здания сыска, использует и кладбища прошлого, найдя в них много для себя ценного и поучительного..., что толпе нужны ловкие поводыри и реальные блага, а не наша интеллигентная культура».6 В голодном 21 -м он не оставляет ни литературной работы, ни библиофильских поисков. По просьбе Е.Б. Вахтангова, для его театра Осоргин переводит с итальянского пьесу К. Гоцци «Принцесса Турандотт», которая до сего дня идёт в его переводе. А сколько редких ценных книг и рукописей было разыскано и сохранено им или передано в «Лавку писателей». «...Голод, бедность, постоянное ожидание налёта бдительной власти, недовольство независимостью наших позиций и нескрываемых взглядов, - всё это забывалось среди книг... Какая радость спасти увесистый том Четьи-Минеи от покушения на прочную кожу его переплёта для обивки валенок или заплаты на башмак...».1 Комитет помощи голодающим, куда вошли не только деятели российской культуры, но и представители новой власти Каменев, Луначарский, Рыков, сумел добиться продовольственной помощи, но как только «были высланы первые вагоны с зерном, комитет был разогнан. ...Дело в том, что он стал центром притяжения российской общественности. Один из руководителей ВЧК так и заявил арестованным членам комитета: «Этого мы не можем допустить».8 Ликвидация 27 августа 1921 года Всероссийского комитета помощи голодающим велась по директиве В.И.Ленина: «...Членов «Кукиша» тотчас же, сегодня же, выслать из Москвы... Изо всех сил их выслеживать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев ...».9 Осоргин вместе с другими арестованными членами комитета попал во внутреннюю тюрьму на Лубянке, ожидал расстрела, но по ходатайству Ф.Нансена был освобожден и выслан в Казань. Весной 1922 года по болезни ему было разрешено вернуться в Москву. «Москва не Тихий океан, в котором носятся щепочки, и мы, - пишет Осоргин, - встретились с «кузиной Манечкой».10 Мария Петровна стала уже солидной дамой, матерью многочисленного семейства, где из семерых детей четверо были приемными. Она пережила колчаковские застенки в Уфе, попав туда после отступления красных из города, откуда была обменена на пленных белогвардейских офицеров. Двоюродным брату и сестре т.о. досталось в равной мере, но жизнь развела их по разные стороны баррикад. Узнав, что семья кузины живёт в Кремле, Осоргин от приглашения в гости и покровительств отказался, хотя и сказал ей, что помнит все, что связано с их уфимским отрочеством: «Я помню, как вы, старшие, брали меня с собой на Дёму, воспетую Аксаковым, где мы раскладывали костры и пели песни. Помню, как однажды позвали к костру старика-башкира и он пел нам свою песню..., даже мог бы напеть тебе мотив. И, конечно, я помню песни, которым вы меня научили - о вольности весёлой, о славном труде, тюремные песни. Ты, наверное, слышала, что я недавно сидел в тюрьме, но это неважно. Я, вообще, очень благодарен вам, за то, что меня, мальчика, вы научили любить свободу и ненавидеть тюрьмы и дворцы».11 Каменев утешал Осоргина, имея в виду беззаконную отсидку: «Вышло маленькое недоразумение, но для вас, как писателя, это материал!» В те годы материала для писателя с таким общественным темпераментом и саркастическим умом было предостаточно. Одновременно с работой над автобиографическим романом, библиографическими очерками писатель публикует в печати сатирические зарисовки на злобу дня: «Как прожить на советское жалованье», «Как получить паёк», «Как коптить селёдку»и т.д., а также статьи с критикой на некоторые стороны современной жизни. Из какого же миропонимания исходил писатель в своём творчестве? Он верил, во взаимосвязь и взаимообусловленность всего в этой жизни, в идеи антигосударственности, сопротивления насилию, диктатуре, централизации. Много позже на вопрос своего друга, писателя М. Алданова, во имя чего он критикует государственную власть, как таковую. Осоргин отвечал: «Во имя строя, свободного от принуждения и насилия». Ни к каким политическим партиям Михаил Андреевич уже не принадлежал, и о своём отношении к русской революции писал: «Я знаю, что нелепо дробить её на части, одну - признавая, другую - отрицая или подвергая сомнению: революция последовательна и едина, и Февраль немыслим без Октября. Был неизбежен и был нужен социальный переворот, и совершиться он мог только в жестоких и кровавых формах... Но чувство не могло никогда оправдать возврата к организованному насилию, к полному отказу от того, что смягчало в наших глазах жестокость минутного переворота, от установления гражданской свободы, осуществления основ наших мечтаний».12 Человек с такими взглядами на власть в 20-е годы мог быть поставлен только в оппозицию к ней. Время диалога прошло и власть начала избавляться от неё.
30-го сентября 1922 года пароходик «Обербургомистр Хален» высадил в Штеттине группу из 70-ти человек. Германия в это время сама переживала трудные послевоенные времена и публика особо не любопытствовала по поводу того, кто сходит с трапа. А стоило бы: с корабля на немецкий берег сошёл цвет российской науки и культуры. В числе 30-ти знаменитостей, высланных вместе с семьями по приказу Л.Д. Троцкого, был и Осоргин. История этой групповой высылки у нас почти не исследована, хотя уже в то время официальная версия о том, что высылаемые были пособниками Антанты, вызывала сомнение. Сегодня это вообще выглядит бредом, облеченным в идеологическую обёртку.
До 1923 года Осоргины жили в Берлине, сюда и позднее наезжал Михаил Андреевич по делам газеты «Последние новости», и здесь же его застала однажды открытка от кузины: «Мы здесь». Мария Петровна привезла в Берлин на отдых и лечение тяжело больного А.Д. Цюрупу. Но Михаил Андреевич собирался в тот же день в Италию и увидеться им не удилось. Оборвалась последняя ниточка, связывающая его с родиной, с Россией, о которой он в те дни писал: «....Я русский, сын России и её гражданин! Я желаю нести ответ за неё, за её чудачества, за природные качества её народа и выходки её правителей...
Любит ли своё дерево зелёный листок?... Пока связан, пока зелен, пока жив, должен верить в своё родное дерево. Иначе - во что верить? Иначе - чем жить?» Хотя себя писатель считал «простым, срединным, провинциальным русским человеком, не извращённым ни сословным, ни расовым сознанием, сыном земли и братом любого двуногого».13
К 1924 году Осоргины перебираются в Париж. Этот период был особенно плодотворным в творчестве писателя: был завершен автобиографический роман «Времена», написаны ещё 8 книг романов, повестей, эссе и рассказов. Осоргин любил текущую работу, был тружеником пера, и его фамилия регулярно появлялась на страницах парижских эмигрантских газет. Во Франции застала писателя Вторая мировая война. Вступившие в Париж гитлеровцы опечатали, затем разграбили осоргинскую квартиру: погибли богатая библиотека и уникальный архив. Спасаясь от оккупации, Осоргины покинули Париж и перебрались в свободную зону - маленький городок Шабри. Туда же пришла весть о нападении фашистской Германии на Советский Союз. До последнего дня не прерывалась творческая работа писателя и деятельное служение русским людям, находившимся в фашистских лагерях. С женой Татьяной Алексеевной Бакуниной им было собрано и отправлено около двухсот продовольственных посылок по разным адресам, многим эмигрантам были отысканы адреса заключённых - их близких и т.д.14 Осенью 1942 года, не выдержав лишений и нервного потрясения, вызванного войной, Михаил Андреевич умирает.
Итак, двадцать лет провёл наш земляк и дальний сородич С.Т.Аксакова за рубежом, именно там, к сожалению, развернулось его дарование писателя. Нам дорого всё написанное им, но особенно те произведения, где проступает лирическая натура автора, неискоренимого мечтателя, романтика, идеалиста. Этим внутренним теплом согреты мемуарные повествования о чудных годах детства, о прекрасной уральской земле. Таковы книги «Вещи человека», «Чудо на озере», «Времена». Последняя занимает особое место в его литературном наследии. Эта книга - исповедь человека, тоскующего по оставленной родине, оторвавшегося от корня, выброшенного из отчего гнезда.
Нет сомнения, что сегодня этот удивительно благородный и обаятельный человек был бы с нами: «Моё место неизменно - по ту сторону баррикады, где личность и свободная общественность борются против насилия над ними, чем бы это насилие ни прикрывалось».15
Нам пора признать, что во всех самых тяжких испытаниях XX века, во времена наших поражений и побед, которые тоже часто оборачивались поражениями, у нас были братья - наша эмиграция послереволюционных и после-I военных лет. Как бы ни относились они к нашим правителям, они всегда были верны России. Они могли проклинать Советскую власть, ругать Ленина, Сталина, Брежнева, но они с благоговением произносили слово «Россия».
Многие связи нашей культуры с её прошлым были насильственно оборваны. Их сращивание сегодня - процесс необходимый. Насколько разумнее и гуманнее могло бы быть наше общество, если бы трагически не порвалась связь времён, а разноликий поток национальных культур не иссыхал в озерках эмигрантского зарубежья и болотном застое спецхранов. Порою эта необходимая работа напоминает археологические раскопки: из под каких только завалов идейной и политической нетерпимости, прямого невежества не возвращаем мы в нашу культуру то, что было её естественной тканью.
СНОСКИ
- Осоргин М.А. Времена: Автобиогр. повествование. Романы. - М., 1989. -С.28.
- Там же, с. 32.
- Там же, с. 33.
- Там же, с. 38.
- Там же, с. 122-124.
- Там же.
- Там же.
- Осоргина-Бакунина Т.А. «Хотел бы печататься только в России» //Книж.обозр. - 1990. -№19.
- Ленин В.И. И.В. Сталину, всем членам Политбюро ЦК РКП(б) //Полн. собр.соч.-М., 1965.-Т.53.-С. 141.
- Осоргин М.А. Времена: Автобиогр. повествование. Романы. -М., 1989. - С. 44.
- Там же, с. 45.
- Там же.
- Алданов М. Предисловие к «Старинным рассказам» М. Осоргина //Юность. - 1990. - №55. - С. 62.
- Пирумова Н. Оставался гражданином России //Урал. -1989. - №6.- С.5.
- Осоргина-Бакунина Т.А. «Хотел бы - печататься только в России» /Книж.обозр.-1990.-№П8.
Л.В. САТАЕВА,
УНЦ РАН,
научная библиотека, библиограф
|
|
